Надо было идти. Шэм даже не задумался о том, чем он теперь рискует, — просто знал, что не будет больше сидеть тут и ждать. Он хотел есть, он хотел мстить, он хотел разыскать свою команду. А еще он беспокоился за Шроаков. Их враги все еще шли за ними по пятам.

Он стоял на берегу, размахивая руками. Голый до пояса. Он похудел. Набрал пригоршню камней, швырнул в другую сторону. Для отвлечения. Еще одну. Потом, не дожидаясь, пока его снаряды упадут на землю, прыгнул на ближайшую к нему шпалу. Пошел по рельсу. Балансировал, прыгал с одной металлической планки на другую. Бросил еще горстку камней. На стрелке он повернул и перепрыгнул через несколько ярдов голой земли на следующий рельс.

Шэм бежал, Шэм спотыкался, Шэм бросал камни. Он шел по шпалам! Он был в море! Хуже могло быть только одно — сидеть на твердой земле.

Так, об этом лучше не думать. Он бежал быстро, еще быстрее, его сердце ухало в груди, точно молот, когда он, уже почти одолев намеченный маршрут, мощно оттолкнулся от шпал, прыгнул и упал на дрезину, задыхаясь от восторга. И затих.

— Ну, как я тебе, Дэйби, а? — выдохнул, наконец, он. — Что скажешь, Кальдера?

Он не сошел с ума. Он знал, что его мышь улетела, а старшая из Шроаков катит на своем поезде за многие и многие мили от него. Просто ему хотелось, чтобы это было не так. Он вспомнил цвета, мешавшиеся в нарядной шубке первой, искренний взгляд второй, неизменно приводивший его в замешательство. Он встал и почувствовал, что потрясающе устал от потрясений. Так что чем быстрее он примется за работу, тем лучше, решил он.

Разумеется, рукоятка заржавела и не хотела двигаться, но он стал расшевеливать ее камнем. Распределил по ней остатки смазки. Снова поколотил камнем. Еще помазал.

Шум от его работы так долго раздавался над рельсоморьем, что подземные обитатели привыкли и даже перестали прятаться. Пока Шэм неуклюже чинил, из земли начали появляться любопытные морды. Недалеко высунулась, принюхиваясь, мульдиварпа — особь с него размером. Она водила носом, тявкала, но он не обращал внимания. Целый косяк червей длиной в руку взрыл вдруг землю между шпалами. Пластиком о пластик задребезжал панцирь: земляной жук; глянув мельком на его жвалы, Шэм порадовался, что стоит не на земле, а на платформе. Бряк, смазка, стук, смазка. Был уже вечер, а Шэм все продолжал грохотать и мазать.

И вдруг рукоять дрогнула. Шэм подпрыгнул, налег на нее всем телом, так, что ноги его оторвались от платформы и повисли в воздухе, и рукоять, с визгом и ворчанием преодолевая сопротивление ржавчины, пошла вниз, а от нее закрутились и застонали свою жалобу колеса.

Дрезина была рассчитана на двоих. Толкать вверх и тянуть вниз в одиночку едва хватало сил. Очень скоро у Шэма заломило плечи, заныли руки. Потом боль стала еще сильнее. Но дрезина ехала, причем все скорее с каждым оборотом колес, точно они вспоминали, для чего созданы, и разгонялись, стряхивая с себя рыжую окись.

Шэм, хмельной от восторга, распевал рабочие песни и гнал свою тележку — Каменнолицые, темень-то какая! — по просторам ночного рельсоморья.