Я сел на извозчика, они следом — в пролетку, я в трактир — они за мной, я в редакцию — они не отстают.
Так и колбасили почти три часа по городу, пока я в «Берендей» не заглянул и Ваську Куроедова не встретил.
А тут несказанное везение — Хохлаков собственной персоной. Когда он нас в пролетку погрузил, те два хмыря нас все ж не отпустили, до самого участка проводили, а после, когда уже к вам нас повезли, я их не заметил. Видно, успокоились, что нас до утра задержат.
— Эка вы накрутили, Желтовский, — усмехнулся Тартищев, — кому вы интересны, чтобы за вами следить? Не иначе каким-нибудь шаромыжникам приглянулись, если таким вот фертом по притонам отирались, — кивнул Тартищев на трость Желтовского. — В ремешок или в наперсток не предлагали сыграть, или в «фортунку» ?
— Не держите меня за дурака, Федор Михайлович, — насупился Желтовский. — Я себе цену знаю, и кулак у меня не слабее вашего, и в лобешник кому надо запузырю, если потребуется. У меня есть разрешение на «маузер», но я его на Хлудовку не беру… Чтобы искушения не было. И я вам больше скажу, следили за мной не жулики, а охранка… Их филеров ни с кем не спутаешь… He иначе политику замышляют?
— Об этом мне не ведомо! — преувеличенно тяжело вздохнул Тартищев и развел руками. — Господин Ольховский нас в свои планы не посвящает, равно как и мы своими тоже с ним не делимся. — Он поднялся из-за стола. — У вас все, господин Желтовский? — И повернулся к Ивану. — Так уж и быть, дай господам газетчикам мою коляску. Пусть развезут их по домам…
— Постойте, Федор Михайлович, — перебил его Желтовский и быстро произнес, не глядя Тартищеву в глаза:
— А как вы смотрите на подобную версию…
Кто-то убивает актрис, чтобы сорвать открытие нового театра… Смотрите, сначала самым загадочным образом погибает примадонна театра Муромцева, теперь Ушакова, которой передали роль Полины Аркадьевны…
— Ну, полнейшая чушь! — откинулся на спинку кресла Тартищев. — Ну, чистейший бред сивой кобылы! — Он закрыл глаза ладонью и рассмеялся. Просмеявшись, вытер набежавшие в уголках глаз слезы и покачал головой. — Воистину, сон разума порождает чудовищ! Я еще утром, помнится, сказал, вам бы романы писать, а не в дешевой газетенке прозябать. С чего, спрашивается, вы выдумали про таинственную смерть Муромцевой? Полина Аркадьевна выпила лошадиную дозу цианистого калия. И всем в городе было известно о ее проблемах…
— Никаких проблем у нее не было, — произнес тихо Желтовский и оглядел исподлобья сыщиков. — Васса Булавина согласилась на развод, и Савва Андреевич приезжал к Полине Аркадьевне незадолго до ее смерти, чтобы сообщить ей об этом. И я доподлинно знаю, что хотя у них и состоялся крупный разговор, но Муромцева почти простила его. Поймите, она была слишком гордой женщиной, чтобы так скоро и полностью забыть обиду… Но она продолжала его любить, поэтому дала Савве Андреевичу надежду, и он уехал окрыленный… И вдруг вскоре она принимает яд… Это просто непонятно! Даже уму непостижимо!
— В комнату никто не мог проникнуть. Окна и двери были заперты изнутри! — подал голос Иван. — Все говорит за то, что Муромцева по своей воле выпила яд.