Жако! Может, от имени Джакоб или Якоб? А может, Яков, Яшка? — Тартищев вопросительно посмотрел на агентов, но они лишь пожали плечами, зная по опыту, что клички прилипают к человеку, зачастую вопреки всякому здравому смыслу. И Любка могла прозвать своего кавалера Жако хотя бы по причине его носа, который напомнил ей клюв любимого в детстве попугая.

— Певичка сообщила, что он вроде хромал, когда к экипажу подбегал? — вмешался Иван.

— Ну и что? — посмотрел на него Тартищев. — Он ведь из окна выпрыгнул на каменный тротуар. Вполне мог ногу ушибить, поранить… Через день, два от его хромоты и следа не останется. А мы сдуру на всех хромых охоту откроем. Конечно, и эту примету не стоит сбрасывать со счетов. Корнеев, — он посмотрел на агента, — с завтрашнего дня ты театром займешься, а то у Ивана вон крапивница на заднице высыпала от общения с искусством. Приглядись, вдруг какого подходящего под наши приметы господина обнаружишь, а если еще и хромоногого, то и вовсе тебе цены не будет! Только осторожнее, чтобы никто и ничего не заметил.

— Да есть у них хромые, — подал голос Иван и принялся загибать пальцы. — Первый — пожарный.

Ногу повредил, когда споткнулся о свой же ящик с песком. Уже дня три хромает… Второй — Гузеев, суфлер.

Лет двадцать назад свалился в яму для оркестра… Третий — сам Шапарев. Говорит, подагра замучила… Четвертая — жена антрепренера. Уже никто не помнит, какая по счету. Пляшет в кордебалете. Растянула ногу на репетиции. Всю неделю скачет за кулисами с тросточкой…

— Тэ-экс! — усмехнулся Тартищев. — Особенно последняя кандидатура нам подходит. В балетной пачке и с бородой! Очень мило!

— Вы ж просили всех хромых назвать, я и назвал, — обиделся Иван. — Только в театре бабу запросто в мужика превратят и наоборот!

— Хорошо, Корнеев завтра же проверит всех, в том числе и даму, на предмет алиби, а сейчас доложит нам, как обстоят дела с ближайшим окружением всех фигурантов, проходящих по последним делам об убийствах актрис, — произнес Тартищев официальным тоном и вновь строго глянул на встрепенувшегося Корнеева.

— К сожалению, Федор Михайлович, ничего интересного не удалось обнаружить! — вскочил на ноги Корнеев. — Мы прочесали по спискам всех до единого, но не нашли человека, который был бы знаком со всеми проходящими по этому делу субъектами одновременно или вращался в их кругу. Есть, конечно, кое-кто, но это на уровне парикмахеров, банщиков, официантов… И если, допустим, какой-то тип знает Мейснера, то не знаком с Журайским. А если знает Мейснера, Журайского, Зараева, Каневскую, то в первый раз слышит о Курбатове.

Или, наоборот, встречался с Курбатовым, Мейснером, бывал на спектаклях в театре, но о Журайском наслышан только из газет. Вот такой сумасшедший дом получается!

— Но все же будем продолжать искать! Отрицательный результат в нашем деле тоже результат!

Тартищев вновь подвинул к себе бумаги. Посмотрел на своих агентов коронным взглядом исподлобья, но на этот раз он был скорее усталым, чем грозным. И неожиданно попросил:

— Алексей, вели вестовому самовар поставить!