— Молчи! — вскричал Гаарден. — Первый долг сына есть беспрекословное повиновение воле родителей.

— Но, друг мой, если он не чувствует ни малейшей охоты…

— Вздор! Я ему желаю добра; он еще слишком молод и не понимает своей пользы; что за жизнь ведет моряк? Ему беспрестанно угрожает опасность; море ненасытно и ежегодно поглощает тысячи людей.

— Любезный муж, — возразила жена, — на все воля Всевышнего, и коли кому суждено умереть, так смерть отыщет его, где бы он ни был, на корабле ли, на верфи или в мягкой постели. Притом же, если б не было моряков, так не нужно было б строить и корабли.

— Пустяки! Я своего слова не переменю. Вильгельм будет плотником, или я его знать не хочу! Впрочем, я заболтался; сегодня суббота, надобно идти получать недельное жалованье. До свидания, жена.

В дверях Гаарден встретился с Михайловым и невольно нахмурился.

— Товарищ! — сказал молодой человек. — Я сейчас получил жалованье и принес тебе обещанное.

— Какое обещанное?

— Ты забыл, что я обещал отдать тебе свое жалованье за целый месяц. Вот за первую неделю.

С этими словами Михайлов положил деньги на стол.

— Не нужно мне твоих денег, я их не заслужил, — угрюмо отвечал Гаарден.

— А я никогда не изменял и не изменю своему слову. Ты должен взять деньги!

— Не возьму, говорят тебе! — с упрямством возразил старик. — Что ты пристал ко мне!

Глаза Михайлова засверкали; краска выступила на щеках его.

— Я приказываю тебе взять эти деньги! — вскричал он громким гневным голосом так, что Гаарден с невольным изумлением вытаращил на него глаза.

— Ты мне приказываешь? — повторил он.

Но вспыльчивый молодой человек успел уже оправиться и прийти в себя.

— Гаарден, — сказал он более спокойным голосом, — не стыдно ли тебе? Ты вдвое старее меня, а между тем упрямишься, как школьник; у тебя жена и дети, а ты не хочешь принять денег, которые я предлагаю тебе с таким удовольствием и радушием…

— Если я приму у тебя деньги, то скажут, что ты заплатил мне за оскорбление. Ты, вероятно, забыл, как обидел меня?

— Э, полно, Гаарден! Не ты ли сам, вместе с прочими, говорил при заложении корабля: «И прости нам долги наши, яко же и мы прощаем нашим должникам»? Неужели ты произносил эти слова бессознательно, или считаешь себя таким безгрешным, что не нуждаешься в прощении?

Все присутствующие были невольно поражены словами, голосом и выражением лица Михайлова. Старый плотник был до того пристыжен, что не смел взглянуть в лицо своему молодому товарищу; но после минутного молчания он протянул ему руку.

— Товарищ, — сказал он, — ты прав. Я сознаюсь, что ты обидел меня не по злобе, а по весьма понятному в твои лета честолюбию. Итак, дай мне руку и будем друзьями, но денег твоих я все–таки не возьму… Но извини, мне надобно идти за жалованьем.

— Пойдем, я провожу тебя, — сказал Михайлов.

— Да, но возьми сперва свои деньги.

— Экой упрямый! — сказал с досадой молодой человек, собрал деньги и спрятал их в карман.

— Вот так, — сказал Гаарден, — теперь мы можем остаться друзьями.

Оба вышли.

Когда не стало больше слышно шагов удалявшегося с Михайловым Гаардена, Вильгельм высунул голову из–под кровати.