Мы въезжаем в операционную, каталка останавливается. Сестры, одна – у головы, вторая – у ног, берутся за простынь, на которой я лежу, и по команде «раз, два, взяли» нежно переносят меня на операционный стол.

– Стоп, стоп, стоп, – слышу я чей-то незнакомый голос. – Девочки, вы поторопились, операционная ещё не готова.

Девочки молча, не высказывая, но и не особо скрывая своё недовольство, возвращают меня на каталку. Не так нежно и бережно, но вполне сносно.

– И куда теперь нам его? – спрашивают мои сестренки.

– Пусть у окна постоит, нам полчаса нужно, чтобы подготовиться, – отвечает всё тот же незнакомый голос.

Сестры вывозят меня «постоять» (словно я холодильник или фикус в кадке) в коридор у окна.

– Полежите здесь, – произносит одна, – мы отойдем ненадолго, – удаляются, доставая на ходу из карманов халатов сигареты.

Я лежу улыбаясь. Мне понравилось вот это их «полежите здесь». Осталось только добавить «и никуда не уходите». Словно как только они удалятся, я тут же встану и давай ходить стучаться в двери операционных блоков с вопросом: «Извините, вы не меня ждёте?»

Двери в операционный блок закрываются. Начинается стерилизация помещения и подготовка к операции.

Я лежу у окна и нахожу в этом даже плюсы. В операционной жутко холодно, и я успел слегка замёрзнуть. А здесь ласковые лучи солнца согревают через оконное стекло, действуют успокаивающе.

Через какое-то время сёстры возвращаются, двери операционной открываются, снова звучит команда «раз, два, взяли» – и я на операционном столе. С меня снимают простынь, и я лежу голый. Ну, то есть почти голый. Из одежды на мне только матерчатые бахилы на ногах и чепчик на голове. Надо мной большой, с вмонтированными лампами диск, в котором я вижу своё отображение. «Жаль, что селфи нельзя сделать», – улыбаюсь я. Но через мгновение улыбка исчезает с моих губ. Ко мне подходит операционная сестра, молча берет правую руку, отводит в сторону, фиксирует её ремнём. Обходит стол, и проделывает то же самое с левой рукой.

– Не понял, – протягиваю я, а нехорошее предчувствие уже подкрадывается к моему сознанию. – Зачем это? – спрашиваю я в тот момент, когда сестра фиксирует ремнём ноги.

– Всё нормально, успокойтесь, это так, на всякий случай, – совершенно буднично произносит сестра.

Поднимаю глаза вверх и снова вижу своё отражение. Я голый и распятый. Эта картина напоминает мне библейскую. Устыдившись этих мыслей, сознание на выбор прокручивает ряд других кадров, более земных. Вот картинки инквизиций, всевозможных пыток распятием. Понимаю, что скоро будет больно.

– Простите, – повернув голову, задаю риторический вопрос сестре, – Вы хотите сказать, что операция под местным наркозом?

– Всё нормально, это совсем не больно, – улыбается сестра и закрепляет на специальном штативе что-то вроде занавески между моими головой и телом. Всё. Занавес опущен. Не видно ничего. А жаль. Я не думаю, что во время операции начал бы давать хирургу советы, что следует удалять, а что можно бы и оставить, но вот посмотреть не отказался бы. Лежу, верчу головой. Состояние – словно тело живёт само по себе, а голова – отдельно.