Директор несколько минут обдумывал мое предложение: внутренняя борьба между желанием послать меня далеко и надолго и желанием усидеть в тишине на сундуке с деньгами решилась в пользу последнего:

— Оставайтесь, ладно. У нас произошло недопонимание, Красный Крест никому никогда не отказывает в помощи. Предупреждаю, мадмуазель Иванова, я не желаю больше слышать о нелепых обвинениях, и в случае их повторного озвучивания буду обязан обратиться во все инстанции с целью защитить свое доброе имя. Думаю, излишнее внимание правоохранительных органов к своей персоне вам тоже ни к чему, — директор решил сделать хорошую мину при плохой игре, но получилось весьма посредственно.

— Благодарю Вас, господин Труассо, я никогда не сомневалась в том, что ваше благородство не меньше вашей щедрости, — не услышать иронию в моих словах мог только полный идиот, однако он явно превзошел даже клинического идиота.

— Да, да, я старинного дворянского рода, наш девиз «Честь превыше всего», — Труассо даже немного приосанился и, встав из-за стола, галантно мне поклонился. — Не смею задерживать вас, мисс Иванова, в случаях необходимости обращайтесь прямо ко мне.

И этот упырь дворянского рода? Боже мой! Нормальное рыцарство умерло во Франции при битве при Азенкуре, вот и имеем, что осталось после той битвы. Мусор, а не человек! Мы с Саидом пошли на выход. Уже у самой двери я обернулся к исполнительному директору:

— Господин директор, могу от вашего имени передать нашим сирийским беженцам, что вы непременно планируете распределить гуманитарную помощь, выгруженную в склад у администрации? Мы же с вами не хотим давать почву всякого рода нелепым домыслам и сплетням? Я постарался придать голосу самые нейтральные и благожелательные нотки. Труассо ничего не оставалось, как кивнуть и подчеркнуть, что именно в этом состоял его гениальный директорский план.

Селима, вероятно, переживавшая за меня и метнувшаяся к своему столу при нашем появлении, взглядом спросила, и я также ободряюще ей улыбнулся: «все в порядке, детка». Саид молчал, пока мы не дошли до больницы, потом не удержался и начал хохотать, хлопая себя по бедрам:

— Тебе надо попробовать себя в кино, Саша, это было брависсимо! — он пытался сказать все, что думает об этом, но смех брал верх, и он, все также смеясь, покинул меня, качая головой. Так смеясь, он дошел до двери госпиталя и исчез за дверь, махнув мне рукой. Я пошел к себе, радостный, что со стороны директора Труассо легко отделался: выгнал он меня из лагеря, куда даваться? Обратно в Амман, на шею к Марии? Знал бы ты Саид в каком кино и в какой роли я сейчас снимаюсь, тебя бы Кондратий хватил прямо на пороге рабочего места.

Зазвонил телефон, на экране высветился незнакомый номер, я отклонил вызов. Через минуту телефон зазвонил вновь, в этот раз была Мария. Мы поговорили всего минут пять и попрощались, заверяя друг друга в непереносимой скуке без своих визави.

Несколько встретившихся по дороге женщин тепло приветствовали меня, обозначая поклон и прижимая правую руку к груди. Даже в нашей палатке ко мне сегодня стали относиться иначе, на меня смотрели с восхищением и с долей боязни. Мои вчерашние приключения обрастали подробностями, как снежный ком: я не просто оторвала араба от девушки, но еще влепила ему пощечину, ударила по яйцам, потом несколько минут на равных дралась с могучим охранником и, если бы не помощь других стражей, непременно его бы одолела. С такими темпами, мои приключения через год грозили затмить любой героический эпос средневековья. Ну прямо Жанна дАрк сирийского разлива. Мне бы еще Идлиб захватить для полного соответствия образу. Мои сожительницы стали подозревать во мне глубоко законспирированного агента разведки, а в глазах сирийцев я стала их Зенобией, древней царицей Пальмиры, восставшей против владычества Рима.