Ее сердце застряло в горле. Она пронзительно вскрикнула, пытаясь предупредить Дэвида.

Это было необязательно. Рэнд разглядел уловку.

Он резко приблизился к Мак-Коннеллу и, прикрываясь его телом как щитом, схватил его в братские объятия, повернул к Грейдону и сильно толкнул.

Клинок Грейдона пронзил Мак-Коннелла в спину снизу вверх. Один гортанный звук вылетел из горла единокровного брата

Рэнда, прежде чем он упал на пол. Его колени ударились первыми, и он упал вперед. Его меч звякнул о каменный пол, смягченный ковром, затем покатился по шерсти с ярким узором, остановившись у подола плотной юбки платья королевы. Елизавета Йоркская наклонилась, чтобы подобрать его за тяжелую рукоять, держа его так, что острие тащилось по полу.

Шок от того, что он сделал, оглушил Грейдона на смертельное мгновение. Он резко вскинул клинок в оборонительную позицию, но было слишком поздно. Дэвид, наклонившись в своей атаке, миновал его защиту и пронзил его в сердце.

Тишина была такой внезапной, такой оглушительной, что треск пламени в лампах на масляных фитилях звучал, как полет птиц. Затем тишину прорвало проклятие Хэнли. Развернувшись кругом, он бросился к королеве. Прежде чем Генрих успел поднять свой меч, Хэнли вырвал клинок своего сообщника в пятнах карминного цвета из руки Елизаветы. С рычанием медведя, украшавшего его тунику, он повернулся к Изабель.

В этот момент из затененного угла двинулась тень. Гибкая, безмолвная как смерть, она выросла за Хэнли, бросив на него черный покров, который внутри имел серебристое сияние. Худая темная тень отвела назад руку и глубоко вонзила тонкое лезвие. И когда Хэнли упал вниз лицом, показался Леон, Мастер празднеств во всем великолепии желтого дублета, вышитого черными музыкальными нотами. Окровавленный нож из тончайшей испанской стали был в его руке, и улыбка удовлетворения на — красивых губах.

— За мою сестру, — сказал он, быстро охватив взглядом тех, кто стоял, наблюдая с видом ошеломленного одобрения, — и за леди Изабель. Этот мужчина был животным и заслуживал смерти.

Затем шагнув к колыбели, он протянул руки к девочке, которая лежала там, хныча, поднял ее и прижал к своей груди. Он повернулся и пошел к двери.

— Стойте! — скомандовал Генрих.

Леон повернулся, на его лице был просто вопрос.

— У вас наша дочь. Вы не можете забрать ее, чтобы она стала заложницей Франции.

— У меня ребенок моей сестры, моя собственная племянница — хотя я однажды объявил ее своей дочерью в надежде обезопасить ее. Жюльет нежно любила ее так же, как ее дядя нежно любит ее сейчас. Вы думаете, что она была зачата из-за какого-то государственного дела?

— Разве нет? — спросил Генрих с мрачным сомнением, избегая твердого взгляда своей жены.

— Не со стороны моей сестры. Она любила вас и стала жертвой этой любви. Если Вы хотите знать, кто получал плату у Франции, посмотрите на добропорядочного виконта. Это Хэнли продался короне Франции, прогуливаясь по Континенту с одного турнира на другой. Ему были нужны деньги, так как у него не было своих земель или поместий, которые бы шли с титулом.