Лицо Брэсфорда было мрачным, когда он закрыл дверь в комнату. Он указал на табурет рядом с догорающим огнем. Она подошла и села, он последовал за ней, подтащив железный канделябр поближе, прежде чем встать на одно колено перед ней. Они встретились взглядом на долгое мгновение. Затем он потянулся, чтобы взять ее раненую руку в свою и осторожно положить ее вверх ладонью на свое согнутое колено.

Странное ощущение, словно маленький всплеск искр от упавшей в костер ветки, пробежало по ее нервам до плеча и вниз по спине. Она задрожала, ее рука затрепетала в его руке, но она отказалась это признавать. Вместо этого она сконцентрировалась на его лице, которое находилось так близко. Две линии пролегли между густыми бровями, когда он нахмурился, а черная бахрома ресниц скрыла его выражение лица. Небольшой шрам пересекал одну скулу, и корни его бороды проложили сине-черную тень под гладко выбритой кожей. Почему-то она начала задыхаться, и чтобы восстановиться дыхание, вдохнула медленно и глубоко.

Он не смотрел вверх, а изучал ее мизинец, осторожно прикасаясь к углу перелома и нащупывая место, где кость была сломана. Он крепко сжал ее запястье свободной рукой, обхватил поврежденный участок большим и указательным пальцем, схватив изящный, изогнутый пальчик, плавно и сильно дернул.

Она вскрикнула, упав вперед из-за внезапной слабости, так что ее голова оказалась на его широком плече. Тошнота подступила к горлу, и она с трудом сглотнула, часто дыша. Она слышала, как он шептал ей в волосы какие-то слова, которые она не могла разобрать, слышала, как он бормотал ее имя.

— Простите меня, прошу вас, — сказал он немного громче, хотя его голос был спокойным и немного хриплым. — Я бы не причинил вам боль и за златые горы. Это было необходимо, иначе ваш бедный палец навсегда бы остался изогнутым.

Она пошевелилась и отодвинулась, чтобы посмотреть на их соединенные руки. Медленно он ослабил хватку. Ее мизинец больше не имел изгиба и снова был прямым.

— Вы... — начала она, затем остановилась, не в силах сообразить, что хотела сказать.

— Я хуже дьявола, я знаю, но было жаль, что такие изящные, аристократические пальчики должны выглядеть несовершенными.

Она этого не отрицала, даже была благодарна в некоторой степени. Она не могла простить того, что это было сделано без предупреждения. Ей снова не предоставили выбора.

Он не стал дожидаться ее ответа, а повернулся, чтобы осмотреть тростник, который покрывал пол за ним. Выбрав одну ветку, он быстрым щелчком разломил ее стебель вдоль на две равные части, приложил их с каждой стороны пальца, а затем без всяких церемоний потянулся, чтобы развязать шелковую ленту, которая держала разрезной рукав над ее левым локтем. Вытащив блестящую полоску, он быстро обернул ее вокруг импровизированной шины.

Изабель смотрела на его склоненную голову, пока он работал; взгляд перебегал с широких плеч на бронзовую кожу на тыльной стороне шеи, там, где волнистая темнота волос падала вперед; с его проворных пальцев, которые действовали так умело, на сосредоточенное выражение лица. Его лицо золотил свет от свечей, загорелая кожа отливала медью и бронзой, скулы были высечены из золотых тонов, а тени, отбрасываемые на щеки ресницами, контрастно выделялись на их фоне глубоким черным цветом.