Иван пробудился и некоторое время лежал, собираясь с мыслями. Он хорошо помнил, что значит этот сон. Диковинный зверь, запряженный в сани, вовсе не был причудой его подсознания – это был верблюд известного дрессировщика, который вместо лошади катал своего хозяина в 1918 или 1919 году, и тогда же маленький Ваня Опалин видел его собственными глазами.

Зрелище верблюда посреди измученной голодающей столицы надолго стало для него воплощением ужаса тогдашних дней. Опалин помнил, что верблюд двигался довольно грациозно и что у него были прекрасные огромные глаза с поволокой. Он даже не мог сказать, чтобы животное показалось ему каким-то особенно уродливым – и все-таки именно верблюд, бегущий по заснеженной улице и притягивающий взоры редких прохожих, стал в его воображении символом страха, отчаяния, безнадежности. И Опалин точно знал, что сон, в котором появляется запряженный в сани верблюд, предвещает неприятности.

Приведя себя в порядок, Иван отправился искать Лидию Константиновну, чтобы узнать, что будет на завтрак. Проходя мимо классной комнаты, Опалин услышал доносящиеся изнутри голоса и приоткрыл дверь. Стоя со скрещенными на груди руками возле окна, учительница разговаривала с Платоном Аркадьевичем. Утренний свет обрисовывал контуры ее худой фигуры, подчеркивал цветочный рисунок на шали и обтрепавшуюся бахрому.

– Доброе утро, – сказал Опалин.

– Доброе, – отозвался Платон Аркадьевич, поворачиваясь к нему. – Электричества нет, заметил? Свешников сказал, что-то сломалось в динамо-машине, сел на лошадь и поехал искать деталь на замену.

– Где ж он ее найдет? – усомнился Опалин.

– В том-то и дело, – хмыкнул учитель. – Верстовский с раннего утра ходит по дому, все измеряет и заносит в книжечку.

– А Каспар?

– Обследует снаружи другое крыло. По-моему, он считает, что в стене есть потайная дверь.

– Как насчет завтрака? – спросил Опалин, стараясь, чтобы его вопрос прозвучал как можно более непринужденно.

– От Зайцевой принесли кроликов, Ян их тушит, – сказала Лидия Константиновна. – Ворчит, что это не бог весть какое мясо.

Она умолкла, и в кабинете воцарилось молчание. Никто не торопился нарушить его. Время словно застыло, застыла и троица в классной комнате, и все же даже в этой застылости Опалин чувствовал, что те двое держатся вместе, а насчет него у них уверенности нет.

– Призрак ночью не объявлялся? – спросил он наудачу.

– Нет.

Даже самое короткое, самое обыденное слово можно произнести по-разному, вложив в него разные оттенки. «Нет» Лидии Константиновны было сухо, как пустыня, и лишь чуть-чуть не скатывалось в укор, словно собеседник позволил себе неуместную шутку. Может быть, из-за этого Опалин решил пойти ва-банк.

– Можно было не ломать динамо-машину, – сказал он. – Все равно Берзин догадался насчет электромагнитов. Он знает, как Сергей Иванович устраивал свои чудеса.

Лидия Константиновна оцепенела, все краски сбежали с ее лица.

– Простите? – пролепетала она.

– Я это к тому, что вы можете больше не притворяться, – ответил Опалин беспечным тоном, не переставая, однако, наблюдать за нею. – Берзин понял, что в доме есть потайная комната, откуда управляли скрытыми магнитами. Поэтому столы вертелись, предметы летали… И поэтому однажды эта – как ее? секира? – сорвалась со стены и убила его мать.