Мальков и рослые конвоиры с винтовками, смотрели на террористку враждебно. Шли молча длинными коридорами. Под высокими сводчатыми потолками гулко раздавались звуки солдатских сапог латышских стрелков.
— Стойте.
Каплан повернулась лицом к конвою. Мальков посмотрел на часы, а затем на Фанни:
— По Постановлению Всероссийской Чрезвычайной Комиссии, — сказал он глухо, — вы приговорены к высшей мере наказания…
…Было 4 часа утра.
Труп завернули в брезент и быстро вынесли из здания. Почти бегом солдаты донесли его до одного из внутренних дворов, засунули в железную бочку, облили бензином и подожгли.
ПОСТАНОВЛЕНИЕ СНК
О КРАСНОМ ТЕРРОРЕ
Совет Народных Комиссаров, заслушав доклад председателя Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией о деятельности этой комиссии, находит, что при данной ситуации тыла путем террора является прямой необходимостью; что для усиления деятельности Всероссийской чрезвычайной комиссии и внесения в нее большей планомерности необходимо направить туда возможно большее число ответственных партийных товарищей; что необходимо обеспечить Советскую Республику от классовых врагов путем изолирования их… что подлежит расстрелу все лица, причастные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам; что необходимо опубликовать имена всех расстрелянных, а также основания применения к ним этой меры.
Народный комиссар юстиции Курский
Народный комиссар внутренних дел Петровский
Секретарь Фотиева
Москва, Кремль, 5 сентября 1918 года
Он пришел сюда рано утром. Он не знал, правильно он делает, что решил похоронить ее прах здесь — на православном кладбище. Но больше этого сделать было негде. Яма была подготовлена заранее, и он бережно опустил туда урну. Взял лопату и засыпал сверху землю. Потом присел рядом на упавшее дерево. Посмотрел вверх и заплакал…
Я не хочу забывать своих слов, ощущений, эмоций. Это все, что у меня осталось. Или от меня. Здесь есть и новое, и то, что проходило вскользь когда-то.
День. Еще один день. ЕЩЕ один день. Не зря прожит. А, в сущности, день. Просто день. Как при знакомстве и пожимая ладонь в приветственном реверансе. Воздать руки к небу и зайтись молитвой, потому, что прожит, сменил горизонты, двинулся на запад, чтобы вновь родиться и явиться лучистым солнцем, птицей чайкой, несмелой, зеленью листа, нежными, улыбчивыми устами, сумбуром безмятежным, абсурдом берегов безбрежных. Какая цельная картинка. А для чего? Чтобы опять вздохнуть, сказать спасибо Небесам за еще один день.
Ау! Не чувствуете. Весь в бежевом. Снова в бежевом. Улыбается. Думает. Идет, зашиваясь в бесконечных далях. Вздыхает… быть проклятым и проклинать все вокруг. Какая песня!
Ау! Не отворачивайтесь. Не бейте в спину. Не затыкайте звенящую пропасть, что образовалась в вас. Смотрите в глаза и слушайте. Губы дрожат. Да или нет? Нет, вы мне ответьте, да или нет?
В моем дне шел дождь. Просто дождь. Солнце, будь! Я прошу. Это приказ. Просто будь и коснись своим простором моих чувств и погони взашей от них, чтоб аж пятки сверкали. Вдох — выдох, вдох-выдох, вдох… выстрел. Мир оказался прозрачен и нелеп. Я должен его изменить. Мир внутри. Или все-таки война? Энергия сгорает.