Так какого хрена всего себя на войну эту блядскую бросать?

Какого хрена не впиться в этот крышесносный глоток жизни, что мне на голову нежданно свалился?

Заглотить.

Сойти с ума.

Позволить вечно спавшим чувствам вырваться наружу.

Неправ.

Конечно, весь мой здравый смысл вопит о том, что я неправ.

Что все порешать сначала нужно. Во всем разобраться.

Вернуть Регину, найти того, кто уничтожил Назара, кто под нас копает.

Теперь, тем более, полегче будет.

Морок приехал, подтащил Тигра, да и Лютый займет свое место, никуда не денется.

Убивать сначала всех бросится и шеи скручивать, конечно. Его теперь из норы приличной и жизни без криминала не так просто выковырять. Но норов возьмет свое, а он у него — мама не горюй.

Головы, конечно, полетят. Не без этого.

Теперь я не один в этом дерьме возиться должен.

Но…

Блядь, кто знает, сколько ее, этой жизни, все-таки осталось?

Кто скажет?

Грача на фоне тишины подрезали. Мне умудрились ножом живот продырявить.

Нельзя жизнь свою откладывать, ни минуты из нее просрать нельзя.

Тем более, когда вот она — жизнь.

Светлая, такая тихая. Золотом волос своих отливает, а мне, блядь, на блики, что на животе моем отдаются, любоваться хочется. Дышит так нежно, что, блядь, как музыку слушаю.

Ни хера.

Откладывать эту жизнь ни хера нельзя.

Девочку свою на потом откладывать. Которого и не случится может вовсе.

И на войне есть место радости. Иначе совсем с катушек слететь можно, окончательно. Иначе — ради чего все это? Вся наша жизни — ради чего она? Ради того, чтобы тупо воевать?

— Тсссссс, — Даша дергается во сне, как тогда, когда в горячке металась.

Обнимаю. Прижимаю к себе крепче. Глажу золотые волосы, — и груди, блядь, щемит.

— Тссссс, девочка, маленькая моя. Все хорошо.

— Влад?

Чуть приоткрывает сонные глаза, смотрит на меня мутным еще взглядом, чуть прищурясь, — а мне тепло от этого. Счастливо, блядь, как-то.

Улыбаюсь, как сопляк, обкурившийся.

Провожу рукой по щеке. Носом трусь о волосы.

И, блядь, реально — дергает там, в сердце. Так дергает, что рукой удержать хочется.

От того, что смотрит на меня — не шарахаясь. Расплывается в счастливой улыбке от того, что я рядом.

Не контракт. Не сделка. Не за бабло и безопасность.

Потому что такого не сыграешь, — я, блядь, столько актрис повидал, сколько ни один театр и киностудия не видели. И почти всех в своей постели. Я знаю, как играют.

— Проснулась?

Уже смелее прижимаюсь к теплому телу, чувствуя, как кровь из головы уплывает на хрен в член.

Хочу ее. До одури. До ломоты в зубах хочу.

Мало.

Мало мне ее.

Раздвинуть ноги и врезаться. Хлопками тел, криками ее упиваться. Пьянеть от них. Рвать нежное тело, вгрызаться зубами в белую кожу.

Блядь.

Ногти ее в спине своей чувствовать хочу. Ощущать, как дергается подо мной всем телом. Как глаза ее закатываются в оргазме.

Хочу.

Так хочу, что зарычать готов.

Но ведь нельзя.

Не привыкла еще.

И так ее замучил, кажется.

Ох, девочка.

Придется тебе терпеть.

А мне пока — сдержаться.

Кивает, а я прикусываю подбородок. Такой нежный. Острый. Сладкий.

— Тогда собирайся. Завтракать поедем.

— Завтракать? — округляет глаза, смотрит на окно и смеется.