– Для меня было очевидно, что «короба» не имеет ничего общего с магией. Но почему она вроде бы поражает только женщин и детей? Что ее вызывает? Передается ли она от человека к человеку? А еще в разрушительной логике болезни случались отклонения: время от времени один из сороваев, будь то взрослый или ребенок, начинал вести себя как банару. У него полностью исчезало чувство страха. Это совершенно сбивало с толку. Было ли это связано с мутацией носителя болезни или с тем способом, которым произошло заражение? Я начал вести реестр смертей, рождений, различных стадий «короба́». Уровень смертности, распространенность, частота заболеваний, пол, возраст… Шел месяц за месяцем, а вражеский колдун по-прежнему нагонял ужас. Колдовство сводило всех с ума, порождало паранойю, болезнь косила людей. Даже колонисты испугались, когда в их анклаве однажды исчезла медсестра-туземка. Говорили, что в ту ночь где-то рядом были воины-банару и их белый колдун. И в деревне я все острее чувствовал его присутствие рядом. На деревьях, ночью. Я вспомнил о тех белых, которые исчезли два года назад. Мог ли тот испарившийся врач стать этим самым белым колдуном?
Он посмотрел на свои длинные костлявые кисти, лежащие на коленях. Два куска угля, испещренные шрамами.
– Я продолжал исследования. Раз в три месяца я возвращался за документацией, которую по моей просьбе собирали в колонии. Ходить по джунглям становилось все опаснее. Банару начали переправляться через реку ниже по течению, всюду на деревьях висели головы. И однако, эти кровожадные воины нас не трогали. Почему они не нападали на нас? Благодаря моему присутствию? Белый колдун им запретил? Если он сам был врачом, может, его заинтересовали мои исследования? Факт остается фактом: я возвращался в деревню, нагруженный медицинскими препаратами, которые потом использовал на протяжении многих недель. Это было уму непостижимо: ни одна описанная человеческая болезнь не походила ни на «короба́», ни на ее разновидность. Я исчерпал все возможности исследования… Тогда, с досады, я начал копаться в ветеринарных источниках, и тут меня ожидал настоящий шок: болезнь животных, документально зафиксированная более ста лет назад, по всем пунктам была подобна «короба́». Речь шла о бараньей дрожи, или овечьей почесухе, которая опустошала европейские животноводческие комплексы и поражала мозг животных… губчатый трансмиссивный энцефалит. Но никогда в истории медицины не наблюдался человеческий энцефалит, который имел бы инфекционный характер. Неужели я столкнулся с уникальным случаем человеческого губчатого трансмиссивного энцефалита?
Его речь становилась все лихорадочней. Через шестьдесят лет он снова перенесся туда, в зеленый ад.
– Тогда я досконально изучил все, что касалось овечьей почесухи. Передавалась она в основном от овцы к ее детенышу через плаценту или молоко. А вдруг «короба» передается так же, через пищу? Я полез в свою статистику: «короба» поражала главным образом детей и женщин. Почему ею так редко заболевали мужчины? Ведь все члены племени ели абсолютно одно и то же…