— Что-то я тебя на повале-то не видел, — усмехнулся Мишка, — ты больше в нарядчиках придуривался.
— Кто как может, Миша, кому какая жизненная линия.
— А что ты меня пасешь, чего твои сопляки за мной бегают? Может, ты для МУРа стараешься? А?
— Ты, Миша, меня за стукача держал когда разве? Нет. Мне мальчики мои сказали, что есть у тебя золотишко. Вот я прицениться и хотел. Может, сторгуемся?
— Может.
— Так покажи.
— Прямо здесь? — насмешливо спросил Костров.
— Зачем здесь, можем выйти.
— Золото есть, и камни есть, только я им цену знаю.
— Про цену сейчас разговора нет. Слушок прошел, будто ты с каэрами[13] спутался, у Резаного в банде был.
— Слушай меня внимательно, Фомин, — твердо сказал Мишка, — я сейчас и тебя, и твою шестерку шлепну и уйду, — он выдернул из-под пиджака пистолет, — на мне крови много, чуть больше, чуть меньше — роли не играет.
— Ты, Миша, примус спрячь. Ты меня знаешь, а я тебя. Живи как хочешь, я тебе не судья, я о другом: есть товар — возьму. Нет — разошлись. Годится?
— Годится. — Мишка сунул пистолет в карман, огляделся и вытащил кожаный мешочек. — Гляди, Сергей, вот что имеем. — Он вытряхнул на ладонь осыпь.
Фомин весь подался вперед, стараясь получше рассмотреть украшение. Мишка подержал ее немного и опять положил в мешочек.
— Большой цены вещь, — хрипло сказал Фомин, — у меня таких денег нет.
— Это точно. — Мишка покосился на пацана, услужливо расставляющего на столе закуску и водку. — Мне клиент с копейкой нужен. Есть у тебя такой?
— Найдем.
— Только ты помни: я к любому не пойду. Что за человек?
— Человек тебе хорошо известный. Володя Гомельский.
— Годится, — равнодушно ответил Мишка. Ох, если бы кто-нибудь знал, чего стоило ему это равнодушие! Ему хотелось кричать от радости, петь, расцеловать всех, кто сидит здесь, в пивной, он даже глаза опустил, чтобы Фомин, не дай бог, не прочитал бы в них эту его радость.
— Ну давай, — Мишка поднял стакан, — выпьем, Серега, за жизнь нашу, копеечную жизнь.
— Давай, — Фомин протянул стакан, чокнулся, — только копеечная она не для всех. Ты вот...
— Давай пей, — Мишка выпил стакан залпом, сморщился, запил пивом. — Ох, хорошо!
— Ты, Мишка, — наклонился к нему Фомин, — скажи мне, какой мне интерес выйдет? Я тебя с Володей сведу, ты ему камни, он тебе деньги, а мне?
— Тебе, — Мишка задумчиво повертел в руках стакан, — польза тебе будет. — Он сунул руку в карман, увидел, как беспокойно забегали глаза у Фомина.
— Не бойся, вот, — он положил на стол две золотые десятки, — бери аванс. После дела еще три.
— Широкий ты парень, Червонец, люблю тебя, как брата люблю.
— Это потом. Где Володю увижу?
— Сегодня в семь. Как найти тебя? Здесь?
— Нет. Я в одном и том же месте появляться не люблю. Сквер на Миусской знаешь?
— Знаю.
— Там площадка детская есть, вот на ней буду в песочек играться. Ну, гуляйте, а я пойду.
— К своей?
— Ага.
— Хорошая баба?
— Ничего, наша, верная.
— Так в семь?
— Точно. Только скажи Володе, что я на Тишинке этим заниматься не буду. Пусть другое место ищет. Когда мы с ним дело уладим, я тебе три червонца отдам, да и по мелочи кое-что у меня есть, на это у тебя денег хватит. Мне надо в Ташкент подаваться, а то климат у вас тут для меня неподходящий. — Мишка встал, кивнул Фомину и вышел из пивной.