— Осторожно, осторожно, — предупредил чей-то голос.

Игорь, оступившись, шагнул в черный проем двери. В салоне пахло бензином, нагретым металлом и еще чем-то пахло, только вот чем, Муравьев никак не мог определить. Он сделал несколько шагов по покатому полу. Впереди в темноте светились приборы. «Кабина», — понял Игорь и, больно ударившись коленом об острый выступ, почти упал на узкое металлическое сиденье у борта.

Колено ныло длинной пронизывающей болью, и Игорь подумал, что в такой ситуации ему только ногу сломать не хватает. Постепенно он освоился с темнотой и понял, что кроме него здесь есть еще люди.

Загрохотал пол под чьими-то тяжелыми шагами, с лязгом закрылась дверь. Потом взревел мотор, и машина, чуть подпрыгивая, покатилась по полю.

Сразу же вспыхнула маленькая лампочка над дверью кабины пилотов, и Игорь увидел, что у противоположного борта сидят три человека в комбинезонах и летных шлемах. В салон вышел стрелок, он, пройдя в хвост самолета, занял место у турельного пулемета.

— Если кто хочет, то курите, — бросил он на ходу.

Игорь достал папиросы, протянул пачку своим спутникам. Они молча взяли и так же молча закурили. Видимо, разговаривать с ним не хотелось. Муравьев приставать не стал. Он, прислонившись к борту, весь отдался новому ощущению полета.

Когда несколько часов назад в управление приехал Данилов и, вызвав его в свой кабинет, сказал: «Собирайся, полетишь к партизанам», — он сразу не поверил. Начальнику отделения пришлось несколько раз подряд повторить эту фразу, пока смысл ее дошел до Игоря.

На инструктаж и сборы ушло около часа. Муравьев взял фотографию, спорол с гимнастерки петлицы, отвинтил орден, вместо милицейского герба прикрепил к фуражке звезду. В одном он слукавил. Свое муровское удостоверение не оставил в сейфе, а взял с собой. На всякий случай. Кроме того, в полевую сумку он сунул пять снаряженных обойм к ТТ. Всего получилось семь. Мало ли что. Тыл есть тыл. Только потом, через день, понял, как был прав.

И вот, сидя в самолете, Игорь думал о великой силе Закона. Если для многих других слово это было понятием абстрактным, то для него, человека, призванного охранять Закон, оно приобретало особо важный и глубокий смысл. Вот он летит в самолете. Летит над землей, на которой идет самая страшная в истории война. Для него гудят двигатели. Зачем пилоты вглядываются сквозь плексиглас колпака в темную даль, спрашивал он себя и сам отвечал: для торжества Закона, единственной правды, установившейся на одной шестой территории земного шара. Человек, пытающийся нарушить Закон, переступить через него, всегда бывает наказан. Рано или поздно, но наказан. Потому что так требует справедливость, имя которой Закон. Он не знал и, конечно, никогда не узнает, что приблизительно то же в течение двух дней говорил капитан Королев, переходя из кабинета в кабинет огромного здания на Лубянке.

В одних ему сочувственно признавались, что, к сожалению, просто ничем не могут помочь. В других отмахивались и не хотели слушать.

А в одном из кабинетов комиссар госбезопасности третьего ранга, внимательно выслушав, сказал с сильным восточным акцентом: