— Это очень интересно, то, что вы о Минске рассказываете. — Игорь весь подался вперед. — Ну а еще что-нибудь?

— А он действительно оказался сволочью?

— Вроде бы. Кончим следствие, точно скажу.

— Буду ждать. Вы скажите, в чем его подозревают, или это нельзя говорить?

— Вам, я думаю, можно. В грязных махинациях с ценностями и продовольствием.

— Очень похоже. Очень. Он мне несколько раз продукты предлагал. Говорил, что ему их родственники привозят. А один раз в компанию взял. В апреле. Пойдемте, говорит, Пасху праздновать.

— А куда звал, адрес, может быть, помните?

— Говорил, что к друзьям, где-то в районе Кировского метро.

— Да, не слишком точный адрес.

— Знала бы, спросила.

— Я понимаю.

— А вы, кстати, товарища вашего позовите, чего ему в коридоре-то. Я чай сейчас поставлю.

— В другой раз, Валентина Сергеевна. Как-нибудь потом обязательно. — Игорь встал, надел фуражку. — Ну, извините нас за беспокойство. Служба.

— Я понимаю. Жаль, что бестолковая я.

— Нет, вы нам с Минском помогли.

— Тогда очень рада.

На улице Белов спросил Игоря:

— Ну как?

— Глухо. Правда, кое-что есть интересное. Понимаешь, Шантрель приехал из Минска, жил там, работал, ценности из Ювелирторга привез, а города не знает. Как ты думаешь, что сон сей означает? Вот и я не знаю.

Они шли по Тверскому бульвару, шли и удивлялись, что он такой же точно, как и до войны. Так же на лавочках сидели старички с газетами, дети играли в траве, вязали что-то старушки.

— Я из университета домой по этому бульвару каждый день ходил, — внезапно прервал молчание Белов, — так здесь все так же было. Будто войны и в помине нет.

— Война-то есть, к сожалению. — Игорь посмотрел по сторонам. — Вон она, война, видишь?

Между деревьями, словно глубокий шрам, изгибалась траншея-щель, сверху прикрытая дерном. Чуть подальше — вторая. Да, война добралась и сюда, до этой тишины, запаха липы, ярких майских листьев. И облик ее был особенно отвратительным на фоне зелени и покоя.

Когда-то давно он читал о том, что человеческая жизнь похожа на полосатый матрац. Узкие полосы — удача, широкие — неприятности. Прочтя эти строки — а был тогда Данилов совсем молодым шестнадцатилетним реалистом, — он наглядно представил мир, расчерченный по этому принципу. Потом, естественно, забыл о прочитанном но, работая в уголовном розыске, все чаще и чаще приходил к выводу, что не так уж не прав оказался тот самый литератор, написавший в журнале «Нива» за 1912 год уголовный роман «Золотая паутина».

И опять сбылись его предсказания. Начав дело Ивановского, они ступили на узкую полоску удачи. Совсем узкую, а за ней начиналось широкое черное пространство. Если первые два дня принесли его группе относительный успех, то вот уже почти месяц прошел, а они не сдвинулись ни на шаг.

Вспоминая всю цепь удачных совпадений, Иван Александрович еще раз приходил к выводу: чем сложнее дело, тем легче идет оно поначалу. Седьмого мая, что уж тут греха таить, он втайне надеялся раскрыть убийство не позже чем через неделю. И предпосылки все для этого были. Во-первых, показания Нестеровой о шофере-наводчике: только было собрались искать его, а он сам в милицию пришел. Потом уж Данилов проверил его показания, все совпало. Червяков оказался человеком честным, трусливым немного, но честным. Во-вторых, показания самого Червякова. С их помощью его ребята сразу вышли на Шантреля. И здесь, казалось, все идет как нельзя лучше: имитация кражи на комбинате, квартирная хозяйка — бывшая спекулянтка золотом. В-третьих, арестованные Муштаковым спекулянты опознали в одном из убитых человека, который приходил вместе с Володей Гомельским к ним с «обыском». Столько удачных совпадений — и сразу пустота. Дальше начиналась та самая широкая полоса неудач: за месяц дело не продвинулось ни на сантиметр.