— А почему это я, собственно, говоря, должен вам докладывать? — отвечал он своим неторопливым хрипловато-вальяжным тоном.

Мы сели в черную «Волгу», проехались по Сретенке и тотчас свернули в один из узких переулков, остановившись перед старым обшарпанным домом. Теперь уже нас вел хозяйственник. Вошли в квартиру на втором этаже с высоченными потолками. Прошлись по комнатам.

— Ты что же, не мог ту г хоть немного подремонтировать? — деланно пожурил В. Е. сопровождавшего нас товарища, указывая на оборванные обои в спальне. — Да и ручек на окнах вон нет. Сам, что ли, поотрывал?

Хозяйственник что-то невнятно буркнул в ответ.

— Ну вот, — сказал В. Е. с торжественным выражением лица, — хорошая квартира. А главное— в центре. Отдай им ключи и ордер да помоги оформить прописку.

И вот заветный ордер — розовая моссоветовская бумажка— и связка ключей у нас в руках. Как все просто! И как сложно! Договорившись о встрече, мы расстались.

Прошлись по переулочкам, чтобы ознакомиться с районом, где нам предстояло поселиться. Этот своеобразный и по-своему живописный район, расположенный между двумя историческими площадями — Трубной и Сухаревой (прежде Колхозной), был ограничен Сретенкой, Цветным и Рождественским бульварами и Садовым кольцом. Район этот превосходно описан московским писателем Лазарем Карелиным в его повести «Последний переулок». В самих узких переулочках здесь нет ни единого деревца, но зато много тенистых сквериков и детских площадок, театр Маяковского на Хмелева, две булочных, выпекающих плюшки, лепешки, ватрушки, источавшие окрест дивной аромат. Все дворы— проходные. Можно войти, например, с Рождественского бульвара в один двор и выйти на Сухаревской через другой, пересекая при этом все переулки. В Последнем и Печатниковом переулках размещались пивнушки, торжественно именуемые пивными барами. В сквериках, на детских площадках, на бетонных плитах— всюду сидят мужики с банками, склянками, канистрами, бидонами, пакетами из-под молока, извлеченными из мусорных контейнеров. Они потягивают жиденькое пиво и о чем-то оживленно беседуют, многие закусывают воблой, которая продается тут же из-под полы.

Половина домов здесь выселена, рамы выбиты, и окна зияют темными проемами, как во время войны. Мальчишки хозяйничают на чердаках и в подвалах заброшенных домов, разводят там костры, которые нередко превращаются в пожары. В подвалах обитают бомжи.

Наш переулок упирался в какое-то огромное, только что выстроенное массивное здание, частично напоминавшее театр и занимавшее весь угол Трубной площади. На крыше гудели огромные вентиляторы. Обойдя здание с фасада и подойдя к подъезду, мы прочитали вывеску, где золотыми буквами на красном фоне было написано: «Дом политического просвещения МГК и МК КПСС».

Сдав ордер в ЖЭК и оформив прописку, мы выехали в Н. Нужно было готовиться в переезду.

Старшая дочь очень обрадовалась предстоящему переезду в Москву, младшая же, закончившая к тому времени шестой класс, ужасно переживала, что ей придется расстаться со своим классом, к которому она привыкла и где у нее было много друзей. Ее пугал совершенно незнакомый ей коллектив в чужой школе, в другом городе. «Дайте мне ложку, вилку, кастрюльку и сковородку и оставьте меня здесь. Я не хочу никуда уезжать», — говорила она.