К полуночи О. окончательно измучился. Чтобы хоть как-то развеяться, он отправился на ночную улицу.

«Может, и не будет ничего, — подумал лейтенант, ёжась в прозрачной ноябрьской прохладе. — Может…»

БАМ! — ударили часы на фронтоне Высшей школы полиции.

Это удивило О. Во-первых, была не полночь и не час ночи, а 0:46, что и показывали пробившие часы. Во-вторых, часы на фронтоне ВШП не били ни в полночь, ни в час — и вообще никогда. У них просто не было механизма для произведения звука.

Лейтенант удивился бы ещё больше, если бы узнал, что в каптёрке казармы, среди штабелей и стопок брюк и маек, над пустой табуреткой сгустились зелёные нити, начавшие сшивать из пахнущего стиральным порошком воздуха чей-то образ.

Здание беззвучно дрогнуло и окуталось лёгкой зеленоватой дымкой.

«Ишь ты! — невольно восхитился лейтенант. — Какие курсанты продвинутые пошли! Прям инноваторы… Ну-ка, посмотрим, что ещё они устроили…»

И он с каким-то даже энтузиазмом устремился в казарму.

Но в казарме лейтенанта никаких инновационных сюрпризов не ждало. Тишина, безлюдье, полумрак дежурного освещения и дневальный курсант Виктор.

— Всё в порядке, дневальный? — спросил О., останавливаясь у тумбочки.

Виктор в ответ вытаращил глаза. Лейтенант поморщился:

— Ну всё, всё, хватит уже меня пугаться. Даже если бы я проглотил Омордня… то есть даже если бы Омордень проглотил меня, вас же я глотать не собираюсь.

Размер глаз дневального не изменился. Более того, центры глаз смотрели вовсе не на О., а куда-то позади него.

Лейтенант оглянулся. С трёх сторон к нему приближались три курсанта, одетые в простыни.

Замаскированы нарушители устава были по-дилетантски: намалёванные на простынях сержантские погоны, гимнастёрки (расстегнутые до пупка) и страшные рожи. Надо отдать должное — намалёвано было мастерски. В неверном свете дежурного освещения рожи казались почти живыми.

«Надо будет потом найти художника и поощрить… ударным трудом, — подумал лейтенант, — а то в школе наглядную агитацию давно не обновляли».

— Та-а-ак, — сказал он, помахивая ключами, — какая рота?

«Рота… рота… какая рота… никакая рота…» — раздалось в ответ невнятное бурчание.

— Значит, имущество портить — это мы смелые, а как признаваться — так и нет вас?

Люди под простынями стали жаться к стенам и почему-то завывать.

— Не усугубляйте! — О. сложил руки на груди, ощущая себя Наполеоном-переростком. — В гневе я страшен! На гауптвахту захотели?

И тут лейтенант убедился, что не зря треть расписания занятий в Школе занимает физподготовка. Нарушители с такой скоростью пронеслись мимо него, что он даже рук расцепить не успел.

«Так», — подумал О., просто чтобы что-то подумать, и приказал дневальному:

— Принять меры к задержанию!

Виктор не шевельнулся. Судя по бирюзовому цвету кожи, он как раз принимал меры по задержанию дыхания. Лейтенант нахмурился и вернул дневального к жизни твердой уставной пощёчиной.

Виктор дышать начал, но теперь принимал меры по удержанию себя за тумбочку.

— Оставаться на месте! — О. отдал единственный приказ, который был сейчас по силам подчинённому, и двинулся вслед простыням.