Отметим связь с нашей темой аргумента типа «чучело»[107], когда цитата не просто выдирается из контекста, но и снабжается интерпретацией, зачастую ложной. Как автор я считаю аргумент типа «чучело» откровенным мошенничеством.

Некоторые виды лжи на открытом рынке побуждают окружающих избегать солгавшего. Дело не в самой лжи; дело в системе, которой нужна чуточка доверия. В древности разносчики клеветы не выживали.

Принцип доброжелательности гласит: вы пытаетесь понять месседж, как если бы были его автором. Этот принцип – и отвращение к злоупотреблению – совместимы с Линди. Например, пророк Исаия говорит: «…будут истреблены все поборники неправды, которые запутывают человека в словах, и требующему суда у ворот расставляют сети, и отталкивают правого» (Ис. 29: 20–21). Нечестивцы опутывают вас паутиной обмана. Клевета была очень серьезным преступлением уже в Вавилоне: человека, обвинившего невиновного в некоем преступлении, наказывали так, как если бы он сам совершил это преступление.

Однако в философии принципу доброжелательности – именно как принципу – всего шестьдесят лет. Как обычно, чтобы доброжелательность стала принципом, нужно отказаться от прежних этических практик.

В следующей главе мы увидим, что добродетель – это шкура на кону.

Спартанский законодатель Ликург, когда ему предлагали разрешить в Спарте демократию, отвечал: «Начните со своей семьи».

Я никогда не забуду встречи с культовой писательницей Сьюзен Зонтаг – в основном потому, что в тот же день познакомился с великим Бенуа Мандельбротом. Это было в 2001 году, за два месяца до теракта 11 сентября, на радиостанции в Нью-Йорке. Зонтаг пришла туда, чтобы дать интервью; ее задело то, что кто-то может «изучать случайность», и она со мной заговорила. Узнав, что я трейдер, она выпалила: «Я против рыночной системы», – и, не успел я закончить предложение, повернулась ко мне спиной, просто чтобы меня унизить (заметьте: вежливость здесь – следствие серебряного правила), а ее помощница посмотрела на меня так, будто я осужден за убийство ребенка. Чтобы забыть об инциденте, я сказал себе: Зонтаг, видимо, живет в какой-нибудь сельской общине, кормится с огорода, пишет ручкой на бумаге, участвует в бартерных сделках и прочее.

Нет, как оказалось, она не кормилась с огорода. Два года спустя я случайно увидел ее некролог (я выждал полтора десятка лет, чтобы не говорить плохо о мертвых). Сотрудники издательств жаловались на жадность Зонтаг; она выжала из своего издателя Farrar, Straus and Giroux эквивалент нескольких миллионов сегодняшних долларов за роман. Она и ее подруга жили в особняке в центре Нью-Йорка, позднее дом продали за28 миллионов. Видимо, Зонтаг считала, что если будет оскорблять людей с деньгами, то обретет какую-то неоспоримую святость, избавляющую ее от обязанности ставить шкуру на кон.