— Смотрите в оба, хлопцы! В нашем деле нельзя иначе. К вам приходит дело, а за ним — и преступник, и человек невинный. Бывает, верно? Но и так бывает, что подписываешь бумагу наполовину втемную, до конца не разобравшись. Отсюда и пошла беда для невинного. Он-то как раз и страдает чаще всего. Вот чего я боюсь и вам советую — сами бойтесь! Не семь, а сто раз отмерь, да десять раз проверь и лишь один раз отрежь, вот оно как в нашем деле нужно.

Когда Ковпак, бывало, говорил это своим сотрудникам, он смотрел им в глаза — проверял, понимают ли его, чувствуют ли, что это не просто нужные слова, какие начальнику положено говорить подчиненным, и только. Нет, это мысли о самом главном в их деле — о человеке, ради которого, собственно, и нужен, и существует Верховный суд. Ковпак искал в глазах собеседников ответа на вопрос: понимают ли они, что он сам не умеет работать иначе и потому требует того же от своих коллег?

Чаще всего ответ удовлетворял его, и тогда Ковпак радовался, что вокруг него люди, живущие тем же, чем живет и он лично.

1944 год. Война еще только-только перешагнула на запад от рубежей истерзанной гитлеровцами родной земли. Но даже сейчас, стоя на краю могилы, враг еще силен, упорен, жесток. И много, ой как много крови людской еще прольет он, покуда из него самого кровь не выпустят. И вчерашний партизан, а ныне член Верховного суда Сидор Артемьевич Ковпак не забывает об этом.

Вот хотя бы это. Вроде бы все как на ладони. Обыкновенная кража чужого имущества и положенная по закону кара. За хищение телки у колхозника суд наказал по закону двух его односельчан. Пострадавший рассудил иначе, об этом он и заявил прямиком Ковпаку, явившись к нему на прием.

— Неправильно решили, Сидор Артемьевич. Маху дал суд, вот что.

— Вы думаете? — поднял бровь Ковпак.

— Ей-богу, правда! — посетитель строго и серьезно смотрит ему в глаза.

— Слушаю твою правду. Давай, раз так!

— Дело-то аховое, — начал пострадавший. — Эти двое, что срок получили давеча, спасибо суду небось втихомолку говорят…

— Не пойму тебя, брат. Ворюгам дали по заслугам, за что же спасибо?

— А за то, Сидор Артемьевич, что эта самая заслуга, как вы говорите, от фронта спасет, от войны. Отсидит свое — и домой! А война-то вот-вот и кончится.

Ковпак вскинулся.

— Выходит, они для того только и прирезали твою телку?

— Святая правда, Сидор Артемьевич.

— И мы, значит, Советская власть, своими руками их от фронта подальше в тыл услали. Так?! — Старик уже гневался.

— Так оно и есть.

Сидор Артемьевич поднялся из-за стола. Обошел его и приблизился к посетителю — пожилому колхознику. Тот хотел было подняться.

— Сиди, брат, сиди. В ногах правды нет. Есть она у Советской власти. Это уж точно. Есть и всегда будет. И на этот раз — тоже. Иди, брат, к себе до хаты и не сомневайся: ошибку свою исправим. Будут обидчики твои не в глубоком тылу шкуру спасать, а на фронте свой позор своей же кровью смывать…

Они попрощались. Ковпак в точности выполнил обещанное. По его настоянию приговор — отбывание наказания в исправительно-трудовых лагерях — был заменен направлением обоих на фронт в штрафной батальон.