– Ладан! Это ладан! – закричала она, поскольку решилась загадка последней недели – чем пахнет одежда Насти. Ладаном.

– Ну да, а что? – Настя не понимала, что происходит с матерью.

– Ничего, просто голову сломала, что за запах такой знакомый. А ты еще упомянула про желающих стать матушками. Там конкурс какой-то, как при поступлении в институт? – Людмила Никандровна принялась мыть посуду, чтобы скрыть от дочери тремор. Руки в последнее время дрожали так, что иногда она чашку не могла удержать.

– Ты зря смеешься, – серьезно ответила Настя. – Это другой уровень, понимаешь?

– Нет, не понимаю. – Людмила Никандровна терла сковороду так, будто собиралась стереть тефлоновое покрытие.

– Там меня все любят и поддерживают. В церкви можно познакомиться с приличными молодыми людьми, которые рассчитывают на серьезные отношения, а не просто так. Коля учится в семинарии. И ему обязательно нужно жениться. Я ему нравлюсь. Мы гуляем, разговариваем.

– Ну допустим, для тебя это в новинку, даже экстрим и ролевая игра – держаться за руки, первый поцелуй на свадьбе, а секс только после брачной ночи, а ему-то что за радость? Он хоть знает, что ты была замужем и у тебя есть ребенок?

– Не знает. Но я ему скажу. Покаюсь, и он меня простит.

– Ну если простит, то да. А покаешься в чем конкретно? В том, что у тебя ребенок есть? Или в том, что на дворе двадцать первый век? Заодно, чтобы два раза не вставать, покайся в том, что у тебя мать врач, которая считает, что аборт – выбор женщины, а оральные контрацептивы – гениальное изобретение медицины, впрочем, как и методы лечения венерических заболеваний. Да, и все-таки не забудь упомянуть, что твой отец еврей.

– Мама, ты опять начинаешь! Ты всегда против. Кого бы я ни выбрала, тебе заранее он не нравится! – закричала Настя.

– Ну а чего ты ждала? Почему тебя все время заносит в крайности? А если с семинаристом не сложится, то кто следующий? Байкер? Хотя нет, байкер уже был. Ты отделалась сотрясением мозга, хочу тебе напомнить. Художник – непризнанный гений? Так у тебя уже был один гений, правда, поэт. И он сам тебя бросил. Так что этот опыт можно считать «сотрясением души». Вот скажи честно, тебя твой буддистско-вегетарианский – или какой он там был – брак с Женей ничему не научил?

– При чем тут Женя? Вообще никакой связи! Это другое! Совсем! И ты жестокая!

– Ну естественно, другое, кто бы спорил. – Людмила Никандровна с грохотом бросила в раковину сковороду. – Прости, конечно, а Марьяшу ты тоже обрядишь в платок и заставишь в церковь ходить? Может, ты ее еще в церковную школу отдашь?

– Я об этом пока не думала.

– Естественно, не думала! Ты вообще о ком-нибудь, кроме себя, когда-нибудь думаешь?

– Ты меня не переубедишь. Я уже все решила.

– Лучше бы в синагогу пошла, честное слово. Посмотри на себя – какая из тебя матушка? – Людмила Никандровна начала смеяться. Это была истерика. Усилием воли она заставила себя выпить капли. – Я не знаю, что ты делаешь со своей жизнью. И у меня нет сил ни уговаривать тебя, ни жалеть, ни поддерживать. Не хочу.

– Вы начали принимать таблетки, – сказала Анна в очередной свой визит.