Кажется, целую неделю мы наслаждались жизнью, как школьники на каникулах. Мы будто почувствовали себя молодыми, не обремененными ответственностью, бытом и еще раз ответственностью, о чем неустанно твердила баба Нюся. Но через неделю я готова была поступиться собственной свободой и пересмотреть взгляды на воспитание младенцев. Настя, которой мы сбили режим, стала плохо спать, капризничала, плакала, плевала еду. Соска не помогала, как и игрушки. Илья рассматривал внутренности холодильника, в котором ничего не осталось, – мы подъели все припасы нашей нянечки.

– Даже колбасы нет? – спросил удивленно Илья.

– Нет. Сходи в магазин и купи, – рявкнула я, пытаясь угомонить Настю, которая плевалась кашей.

– Можешь мне яичницу пожарить? – попросил Илья.

– Не могу. Сам жарь. И когда пойдешь за колбасой, купи еще яйца, сыр, хлеб, молоко и все остальное, включая картошку, морковку. Да, еще лук. И мясо какое-нибудь.

Илья обиделся и забрал со стола горбушку. И за эту горбушку я его чуть не убила – я давала Насте ее помусолить, и она хоть на пять минут затихала.

– Это Настина горбушка! – заорала я.

Вот тогда до меня дошло, что каша для ребенка каждый день в одно и то же время, горячая еда для семьи и порядок в доме никак не предполагают активную жизненную позицию – работать, учиться, строить карьеру. Нужно выбирать. Миф и обман, что можно все успевать. Нельзя, невозможно. Быт убивает. Это я тоже осознала. Поскольку Илья сбежал, и не в магазин, а по вдруг появившимся срочным рабочим делам, мне пришлось идти за продуктами с Настей, стоять в очередях, слышать со всех сторон, какая я плохая мать и почему не могу успокоить ребенка. Потом готовить, убирать квартиру, гладить, чистить ванную. Я умела трудиться, была приучена к тяжелому труду. Да, я со всем справлялась, кроме одного – от усталости не могла читать, учиться, работать. Возможно, кому-то и это удается, но не мне. Ну и от Ильи я не ожидала такого наглого побега. Он в тот же день сбежал к маме. Позвонил сообщить, чтобы я его не ждала – останется у матери на ночь.

– Ты не хочешь мне помочь? – спросила я, отчетливо осознавая, что в этот самый момент уже могу считать себя незамужней женщиной, что мы с Ильей как ячейка общества больше не существуем. Илья не ответил. А как ответишь? Правду? Нет, не хочу?

Да, со стороны это может звучать дико и странно – подумаешь, осталась с ребенком на руках. Не в деревне, а в квартире. Воду таскать не надо, печь топить не приходится. Магазин рядом, вода горячая из крана льется. Вот ведь какая цаца – осталась без няньки. Ох, тоже мне трагедия – муж к матери сбежал. Значит, плохо о нем заботилась, сама виновата. Да и что за женщина такая, раз за одним ребенком и мужем не может присмотреть. Так про меня говорили соседки. Все верно, спорить сложно.

Наверное, у меня все-таки была послеродовая депрессия, хотя тогда и диагноза такого не существовало, не говоря уже о препаратах. Это сейчас модно, а раньше максимум, что могли посоветовать, – задницу оторвать от дивана и перестать ныть или лечь в клинику неврозов. Если исчезновение бабы Нюси я могла объяснить и даже понять, то бегство к маме Ильи расценивала как предательство. Тот факт, что он не принес в дом ни картошки, ни хлеба с молоком, стал для меня ударом, и очень болезненным. Я не могла на него рассчитывать в самом простом. Если баба Нюся перед уходом оставила забитый продуктами холодильник, перестиранное и переглаженное белье, образцовый порядок, то Илья сбежал, оставив после себя грязную чашку с опивками кофе и грязные же носки, валявшиеся на полу в ванной, – он их даже в корзину для грязного белья не потрудился бросить. А я наконец поняла, что хочу работать – до истерики, до одури. Хочу учиться, читать, ходить на работу, подскакивать рано утром и променять лежание на диване на утренние пробежки. Лежать мне надоело. А Настя засыпала только в одном положении – если лежала животом на моей груди.