Саша остановилась, перенесла сумку из одной руки в другую, но мне помочь не позволила. Мы стояли на перекрестке.

– Вы как маленький: "только честно, только честно", они кричат. А как иначе?

– Вы… вы не собираетесь в монастырь?

– А похоже? Н-нет, куда я без детей?

– Дети! И при монастырях есть школы. Уходите, Александра Григорьевна, в монастырь, не мучьте мне душу. А я в мужской уйду. По соседству. Будем перезваниваться. Колоколами.

– Саша, мы же совсем не знаем друг друга.

– Я знаю тебя вечность, я тебя увидел, я не знаю, что стало со мной. Мне это не описать. Все остальное стало ненужным, лишним, баптист этот, симпозиум, ерунда все это. У меня сердце как тогда забилось, так и до сих пор. И теперь уже навсегда.

– Ой! – Саша так хорошо, так весело засмеялась. – Сердце, конечно, до этого не билось…

– Не так! Не в том ритме. А сейчас еду в вагоне, колеса: Са-ша, Са-ша. Сердце: Са-ша, Са-ша. В окно гляжу – столбы мелькают и те: Саша, Саша! У меня на работе сразу заметили. У меня научный руководитель – золотой мужик, я про него часами могу рассказывать, он сразу заметил. У него у самого в семье не очень, но теоретик он – выше планки. Он говорит: женщины любят в мужчине их невозможность без них, без женщин, прожить. А у тебя, говорит, Суворов, он меня Суворовым зовет…

– Еще бы – Александр Васильевич.

– … у тебя, говорит, совсем другое. Держись, говорит, и руками, и зубами.

– Вы, конечно, не посмели начальника ослушаться.

– Саша! Он заметил, что не простая какая встреча. Он еще, простите, процитировал какого-то поэта, но у тебя, говорит, не так. У поэта: "И сразу поняли мы оба, что до утра, а не до гроба". А у нас, Саша, должно быть до гроба.

Саша снова переменила руки, держащие сумку. Я ее почти насильно отнял. Тяжелая. Тетради, конечно.

– Так как, – спросила Саша, – идем в церковь?

– Венчаться? Хоть сейчас. Видите: прилично одет, еще и дома костюм остался, рубаха не последняя. Под венец, немедленно под венец.

– А под рубахой крестик? Есть?

Я смешался.

– Вообще-то я крещеный…

Саша оглянулась, что-то соображая, потом потащила меня за руку. За углом открылся храм. Нищие около дружно поздравляли с праздником.

Я хотел остановиться, дать мелочь, Саша влекла далее.

– Потом, потом.

В храме она сама, не позволив мне заплатить, выбрала крестик, попросила шнурок. Женщина отмотала от клубка с полметра, взглянув на меня. Почему-то она сразу поняла, что крестик для меня. Саша продела шнурок в колечко, связала концы, затянула узелок зубами, убрала пальчиком незаметную мне шерстинку с губ и повернулась ко мне. Я нагнул голову, расстегнул рубашку. Перекрестясь и перекрестив меня, Саша надела на меня крестик. И как-то успокоенно и счастливо вздохнула. Купила свечей. Я тоже купил. Увидел на свечном ящике образцы цепочек.

– Саша, давай купим цепочку. Вот хоть эту. – Я показал на золотую.

– Нет, нет! Вспомни преподобного Сергия: "Сроду не был златоносцем". Разве в этом дело? Лишь бы крепко держалось. У меня самый простой шнурок. – Саша совершенно безгрешно отвела ворот кофточки, обнажая шею и ключицу. – У меня не только шнурок, но и… – Она вдруг резко покраснела и запахнулась.