– Постойте-постойте, это что ж получается? – Леечкин оторопело оглядел глазами врача. – Выходит, она спала, а злодей прокрался к ней в дом, залез под одеяло, поднял белье, обнажил грудь и вогнал шило? И она так и не проснулась? Разве такое может быть?

– Может, – кивнул Поляничко, – если лечь вместе с ней в постель, подождать пока заснет, а потом произвести укол.

– Адюльтер полагаете? – предположил следователь.

– Несомненно.

– Да-а, – покачал головой Нижегородцев. – Представляю, какой удар будет для Флориана Антоновича.

– Это жизнь, господа, – философски заметил Ефим Андреевич и полез за табакеркой, но получить удовольствие ему в этот раз не дал вопрос судебного следователя, прозвучавший точно удар колокола.

– А все-таки, куда исчез достопочтенный прозектор Батюшков? Где он? Ни вчера, ни сегодня его отыскать не смогли.

– Вы правы: весьма странно, – согласился сыщик и убрал табакерку. – Пойду-ка я к врачебному начальству и еще раз выясню.

– Одну минутку, Ефим Андреевич, – остановил его следователь. – Мыслишка у меня появилась. Давайте-ка ее обмозгуем… До сего момента мы исходили из того, что Мацлович – преступник, поскольку на чайном стакане Вия мы обнаружили его отпечатки пальцев. Бедолага плакал, уверял, что ничего не знает, а про бубнового короля вообще не слыхивал. Вчера появилась газетная заметка. Репортер клянется, что все было именно так, как он и написал в «Северокавказском крае». Однако Мацлович уже вторую ночь проводит в тюремном замке. Так?

– Каюсь, Цезарь Аполлинарьевич, каюсь, виноват-с, – развел руками полицейский. – Я его в участке оставил и поселил в одиночную камеру. Жена ему постель принесла, потчует лучше всякой ресторации. Если так дело пойдет, то подозреваемый растолстеет и в дверь не протиснется. Придется стену разбирать… Жалко мне его стало, вот я и сосвоевольничал. Не выдержит он в тюремном замке и недели… Размазня, одно слово.

– Вот и хорошо, пусть лучше у вас пока посидит. – Следователь покусал губу и продолжил: – А то ведь что получается? Не ювелир, а прямо какой-то любвеобильный боец-экспроприатор: обаятельную даму соблазнил, чтобы затем убить, а потом и антиквара отравил.

– С большой натяжкой можно еще представить, что Наум Яковлевич может кого-то отравить, но вот чтобы покойница согласилась прелюбодействовать с этим старым пнем? Ну как в это поверить? – высказал свои соображения Нижегородцев.

– Что ж это вы, Николай Петрович, так о нас, о стариках, а? – покачал головой сыщик и подкрутил нафиксатуаренные усы. – Думаете, если мне шестой десяток пошел, так все? Пора на свалку?

– Нет-нет, ну что вы, Ефим Андреевич! Это я сугубо применительно к Мацловичу…

– Ладно! Бог с вами! – махнул рукой Поляничко. – Говорите, что хотите, нам, ветхозаветным развалинам, не привыкать… Но с другой стороны, отпустить этого, как вы изволили выразиться, старого пня, мы тоже не имеем права. Улики пока против него, и никто, кроме жены, не может подтвердить, что в тот вечер он был дома. И опознание не в его пользу. По свидетельству господина Лесгафта, Мацлович очень похож на человека, вышедшего в тот вечер из дома Вия. Опять же, и прихрамывает он немного на правую ногу. От этого мы тоже никуда не уйдем… Но! – Он воздел перст к потолку. – Надобно выяснить, куда подевался прозектор. Уж слишком много вопросов у меня к нему накопилось.