Дверь скрипнула, и на пороге появился второй режиссер. Важно выкатив упрятанное в пиковую жилетку брюшко, он провещал:

– Простите, Фаина Иннокентьевна, но через пять минут – ваш выход.

Адвокат шагнул к двери, но вдруг обернулся и сказал:

– И все-таки я настоятельно прошу вас воздержаться от каких-либо необдуманных поступков. И знайте: что бы ни случилось, вы всегда можете рассчитывать на мою бескорыстную помощь. Честь имею кланяться.

О том, что бездыханное тело Фаины Кривицкой нашли на следующее после бенефиса утро, Ардашев узнал из вечерних газет. В северо-восточной части Ставрополя, по дороге на колонию немецких поселенцев Иогансдорф, пастух выгонял коров и заметил в канаве труп женщины. По свидетельству полицейского врача, актрису пытали, а потом задушили. Судебные власти возбудили уголовное дело.

Клим Пантелеевич бросил взгляд на большие напольные часы: стрелки показывали без десяти семь. Он поднялся с кресла и прошел в переднюю. Услышав шаги, из залы выглянула Вероника Альбертовна.

– Ты куда? – беспокойно спросила она.

– Пойду прогуляюсь.

– Только одевайся теплее, там ветер.

– Не беспокойся, дорогая, я ненадолго.

– Хорошо. А я могу уже взять газеты? Ты их прочел?

– Да, – Клим Пантелеевич внимательно посмотрел на жену и добавил: – Только прошу тебя: не расстраивайся. Вчера убили Фаину Кривицкую.

– Как вчера? – одними губами вымолвила супруга. – Вчера же мы ее видели?

– Судя по всему, это случилось уже после бенефиса… Успокойся, милая, плакать теперь бессмысленно. – Ардашев поцеловал жену в щеку и вышел на улицу.

Доходный дом, в котором снимала квартиру актриса Кривицкая, Ардашев хорошо знал. Он располагался на углу Хоперской и Армянской улиц, в десяти минутах ходьбы от особняка присяжного поверенного.

Ветер и впрямь разыгрался не на шутку. Казалось, он задумал сорвать не только плохо приклеенные на тумбах афиши, но и поднятые пологи с колясок и даже железные крыши с домов. Климу Пантелеевичу то и дело приходилось придерживать шляпу, чтобы ее не унесло в бесконечную темноту ноябрьской ночи, окутавшей город раньше обычного. Только вот лампы на столбах зажигали еще по-летнему, в девять. И потому в это время единственным светом Николаевского проспекта оставались незакрытые ставнями блеклые окна вторых этажей да витрины дорогих магазинов, освещенные газовыми рожками.

Когда адвокат уже подходил к доходному дому, от него отъехала полицейская пролетка. В ней угадывались очертания помощника начальника сыскного отделения Каширина и судебного следователя Леечкина. Войдя внутрь, Ардашев заметил свет, падающий из комнаты в коридор. Не раздумывая, он направился к открытой двери. На звук его шагов вышла женщина лет пятидесяти, по виду купчиха, в душегрейке и с серым платком на плечах. В руках она держала керосиновую лампу. Оглядев незнакомца с ног до головы, она осведомилась:

– Что вам угодно, сударь?

– Я присяжный поверенный Окружного суда Ардашев. Хотел бы узнать, не эту ли комнату снимала покойная актриса Кривицкая?

– Да, здесь она и жила… сердешная. Полиция только что учинила обыск. Только ничего интересного, как я поняла, они тут не нашли. Так, бумажки разные забрали, письма…