– Извольте соединить с нумером два тридцать шесть… Да… Цезарь Аполлинариевич… это Поляничко… А не могли бы вы поднять фотографические карточки из дела по убийству Мавилло?.. Хотелось бы уточнить, сколько книг лежало перед убитым: семь или восемь? …Да-да, жду… Семь? Как и в протоколе осмотра? Вы уверены? Точно? А названия… названия можете прочитать? Не разобрать? Вероятно, те же, что и в протоколе, да? …Ясно… Премного благодарен. Выручили. До свидания.

– А вот на этот раз вы ошиблись, – вымолвил сыщик. – На фотографии семь книг; названия те же, что и указаны в протоколе осмотра места происшествия.

Присяжный поверенный поднялся, прошелся по кабинету и, глядя в окно, изрек:

– Все-таки надо ехать в Одессу.

– Куда?

– В Одессу, Ефим Андреевич. – Он бросил взгляд на большие напольные часы и добавил: – Я еще успею на сегодняшний последний поезд до Кавказской. Он, если я не ошибаюсь, отходит через два часа. Надеюсь, дней через пять я вернусь, и тогда все станет на свои места.

– Что ж, не смею задерживать, – поднимаясь, пробурчал Поляничко. – От вас сейчас все равно ничего не добьешься. Очень надеюсь, что о ваших успехах первым узнаю я, а не газетчики.

– А разве я вас когда-нибудь подводил?

– Упаси боже! Если бы не вы, я …

– Да бросьте! – перебил Ардашев. – Отыщем убийцу, не сомневайтесь. Вы первым обо всем узнаете.

– Главное, чтобы не все трое были замешаны, а то стыд-то какой для всего города будет, – покачал головой Поляничко. – Ведь все порядочные люди… Я и в церкви с ними вижусь, и раскланиваюсь при встрече. – Он махнул рукой. – Ладно, пойду, не церемоньтесь со мной, не провожайте, дорогу в переднюю я знаю. А у вас времени в обрез… Да храни вас господь!

Когда за гостем закрылась дверь, Клим Пантелеевич снял с полки принесенную из библиотеки книгу, сел за письменный стол и принялся ее листать.

Солнце, пробиваясь сквозь ватные тучи, выхватывало из морской глади большие неправильные куски серой воды и, наполнив их светом, будто подмешав синьки, придавало скучному цвету бирюзовый летний вид. На набережной фланировала беззаботная публика. Город, вырвавшийся из недавнего августовского пекла, теперь казался тихим и спокойным. Бархатный сезон был в самом разгаре.

Клим Пантелеевич прибыл в Одессу всего несколько часов назад. Легкая прогулка после долгого путешествия и чашечка кофе в уличном кафе взбодрили и придали новых сил. Ардашев щелкнул крышкой золотого «Мозера»: хронометр показывал без четверти десять. «Ну что ж, – мысленно рассудил присяжный поверенный, – самое время отправиться на встречу».

Извозчик оказался неподалеку, и чалая лошадка споро побежала по мостовой. Пассажир достал из кармана синюю коробочку с надписью «Г. Ландрин. Монпансье. Смесь». Выбрав розовую конфетку, он отправил ее в рот и предался размышлениям: «Если подозрения оправдаются, то в моей практике это дело станет вторым, когда смерть настигает из прошлого. Я совершенно уверен в том, что все наши дурные поступки не уходят в вечность, а копятся десятилетиями. И когда их количество достигает критического уровня, господь наказывает: он убирает последнего представителя поколения, допустившего злодейство. Причем в общую копилку грехов попадают деяния не одного человека, а целого рода. И совершенно неважно, что тот или иной дурной поступок не упоминается в «Уложении о наказаниях». Достаточно того, чтобы человек осознал, что совершил мерзость. Стоит ему только об этом подумать, как всевышний тут же поставит метку».