– Нет, я не могу! – Пашка выпрямился, сидя по-турецки. – Что я, хуже всех?! Екатерина Георгиевна, можно мне к дереву сходить?

– Сходить-то можно. Только вот толку-то… – Катя откинула с глаз челку. – Как думаете, имеет смысл товарищу Павлу пробовать?

– Не ходи, Паш, – сонно пробормотала Вита. – Не будут с тобой изрекать.

– В следующий раз попробуй, – с уверенностью, непонятно откуда взявшейся, согласился с девочкой Герман.

– Вот, и ты, ваше благородие, – с горечью кивнул Пашка. – Когда он, следующий раз-то, будет?

– Раз не пошел, значит, и не нужно тебе, – мягко сказала Катя. – Ничего не потерял.

– Да не убогий я! – сердито сказал Пашка. – Ну не сообразил сразу, виноват. Тьфу, теперь всю жизнь каяться буду.

– Делать тебе больше нечего, – хмыкнула командирша. – Сходи лучше посуду помой. Давай, я провожу, а то сверзнешься в потемках со склона. Или на дно утянет кто.

Долгую молчаливую паузу засыпающий Герман понять не мог. Зашелестели удаляющиеся шаги. Прапорщик стряхнул сон, сел:

– Куда они? Разве…

– Ручей тоже душу имеет, – объяснил Прот. Он сидел с толстой тетрадью на коленях, склонившись к углям, и мусолил огрызок карандаша. – И у ручья душа имеется, и у реки, и у поля или оврага.

– Что, и с морями можно общаться? – пробормотал Герман, пытаясь удержать глаза открытыми.

– Вряд ли. Не сопоставимы мы с морями. Не заметят.

– Ага, – глубокомысленно заметил Герман и потер лоб. – А ты, что, дневник ведешь?

– Что я, Робинзон Крузо, дневники вести? Катя сказала – «называй как хочешь, хоть лабораторным журналом». Думаю так и назвать.

– Для журнала тетрадь слишком шикарная, – пробормотал Герман заплетающимся языком.

– Да вы ложитесь, Герман Олегович, – посоветовал мальчик. – К девочке поближе. Она не укусит. Вместе шинелью укройтесь. А то всегда под утро дрожите, как цыплята.

Спал прапорщик как убитый. Проснулся, едва воздух стал серым. Обе шинели утянул на себя Пашка, посапывающий за спиной, но все равно было тепло. Герман обнаружил, что обнимает тонкое тело Витки, но руки отдергивать не стал. Девочка – не ведьма, Виту без греха обнимать можно. Тем более сама девчонка обнимала свернувшегося угловатым клубком Прота.

– Спите, ваше благородие, – сказала ведьма, сидящая над подернутыми пеплом углями, – еще полчасика, и подъем объявлю.

– Здесь, – сказал Прот, указывая на дуб с опаленной молнией вершиной.

– Что, прямо под дубом? – язвительно поинтересовался Герман, за что немедленно заработал коленом пониже спины. Пнула командирша скорее по-дружески, не то бы точно в канаву скатился. Герман не обиделся – почему-то после той ночи и сказочной беседы с лесом Катя все реже казалась прекрасным монстром.

– Под дубом – желуди. Прошлогодние. А он здесь стоял, смотрел. Может, запоминал, может, думал здесь спрятать. В общем, сворачивать нужно, – задумчиво объяснил Прот и начал перебираться через канаву.

Катя перепрыгнула через высокую траву, подхватила мальчика за шиворот. Все уже порядком устали. На рекогносцировку вышли еще утром, сейчас дело шло к вечеру. Блуждания вдоль узкоколейки казались бессмысленными – Прот раза три углублялся в лес, но почти сразу возвращался к насыпи. Скучно тянулись по узкому зеленому коридору тронутые ржавчиной рельсы. Узкоколейку когда-то вели к лесоразработкам, но не достроили из-за начавшейся войны. По смутному ощущению Германа, людей здесь не бывало примерно с того же времени.