– Повтори, – потребовал он мерзлым, как зимний пруд, голосом, и Курт, решившись, вскинул голову, глядя начальнику в глаза, похожие сейчас на два стальных острия, замерших в готовности пронзить на месте…

Керн слушал его все так же стоя, не двигаясь и не отводя взгляда, долгие, вытянувшиеся, как медовая нить, минуты, не перебивая, не задавая больше вопросов и не подстегивая, когда он замолкал, собирая нужные слова; лишь когда Курт умолк, тот медленно перевел взгляд на безгласного подопечного и коротко бросил:

– Хоффмайер все время был рядом?

– Да, – откликнулся Бруно настороженно, и Керн кивнул:

– Хорошо. Стало быть, свидетель есть…

– Если вам угодно, – уже почти спокойно, почти хладнокровно проговорил Курт, – то запрос в попечительское отделение о проведении расследования касательно моих действий я могу написать сам.

– Почти утро уже, – не ответив, произнес обер-инквизитор, обернувшись на миг в окно, и кивнул на дверь: – Ты, смотрю, болен; у тебя есть пара часов на отдых. После чего навестишь Марту и сообщишь ей о смерти Дитриха.

– Почему я? – выдавил Курт, едва не растеряв с таким трудом обретенную уверенность, понимая вместе с тем, что услышал ожидаемое, услышал то, чего не услышать не мог.

– Потому что именно ты знаешь, что она должна знать, – отрезал Керн, и он вновь уронил взгляд в пол. – Потому что ты был рядом. После зайдешь к бюргермайстеру и скажешь ему, что виновник смерти его сына арестован; это тоже твое обязательство. Пускай следит за своими солдафонами и не допускает ненужных слухов, пока мы не закончим допрос и не определим дату казни, если она будет. К тому времени, как возвратишься, я подыму Густава, и начнем работать. Ясна моя мысль, Гессе?

– Да, Вальтер, – откликнулся он тихо, и тот кивнул на дверь:

– Исполняй. Хоффмайер? – окликнул Керн, когда оба развернулись, уходя, и указал подопечному в пол напротив своего стола. – Задержись.

Курт замер на мгновение, стиснув ручку двери в ладони, чувствуя, что Бруно смотрит ему в спину, ожидая то ли дозволения, то ли поддержки, слова или взгляда; не обернувшись, он тяжело толкнул створку и вышел в коридор, прикрыв дверь за собою осторожно и тихо. Все верно, подумал он с неестественным спокойствием, уходя от рабочей комнаты начальства прочь. Керн должен, обязан и желает допросить единственного, кто может подтвердить его слова; вряд ли рассказу подопечного будет больше доверия, но, как верно было замечено, Бруно – его свидетель. Свидетель его защиты. Единственный свидетель…

Несмотря на уже настоящую горячку, почти валящую с ног, уснуть Курт не сумел; эти дырявые, урывками, передышки, что выпадали на его долю в последние дни, отдохновения не приносили, лишь обостряя копящуюся усталость в мышцах, нервах и рассудке, посему время до рассвета он провел в часовне Друденхауса, сидя на скамье в первом ряду, где, бывало, Ланц перетряхивал его душу во времена сомнений и смятения. Четки отца Юргена лежали в ладони удобно, словно хорошо подогнанное под руку оружие, но ни слова в разуме и памяти не рождалось, и он впустую перебирал деревянные бусины, пытаясь понять, вообразить, увидеть, что творилось в голове этого невзрачного старичка, чтобы достало силы совершить то, что было им совершено…