Повозку с телом Ланца они нагнали следующим вечером, за час пути до Кёльна, и оставшийся путь проделали вместе.

Стражи на воротах были как следует устрашены Знаком и высказанным всерьез посулом повырывать языки, если тем вздумается распространяться о подробностях увиденного. По темным, уже предутренним улицам крытую полотном телегу и коня с прикрученным к седлу Бернхардом вели как можно тише, запугав попутно также два магистратских патруля, которые, невзирая на состоявшуюся казнь мясника, обвиненного в убийствах, продолжали блюсти следование комендантскому часу.

Керн, чем нимало не удивил своего подчиненного, обнаружился в Друденхаусе и даже бодрствующим; в темный двор позади двух башен он спустился сам, не дожидаясь, пока Курт поднимется к нему, и остановился в стороне от укрытой повозки, не приближаясь к бесформенному тюку, лежащему в ней. Во мраке ночи, освещенной лишь двумя факелами в руках стражей, лицо обер-инквизитора различалось скверно, и нельзя было сказать, какие чувства отображаются на нем, да и отобразилось ли хоть одно вообще.

– Я не написал об этом в донесении, – через силу складывая слова, произнес Курт, не решаясь приблизиться. – На ситуацию с требуемой подмогой это не влияло, а само по себе… Я подумал – новость слишком существенная, чтобы – через голубя…

– Как? – тихо и коротко спросил Керн, не обернувшись к нему; Курт вздохнул:

– Это… это сложно, Вальтер, вот так, двумя словами… Если вы готовы выслушать, я готов отчитаться.

– Хорошо. – Керн отступил на шаг назад, устало опустив голову, и лишь тогда стало видно в случайном отсвете факела, как заострились скулы и плотно стиснулись сухие губы. – Отчитаешься. Сперва лишь один вопрос, Гессе: дознание – закончено?

– Да, – кивнул он, неловко махнув рукой в сторону связанного чародея, которого сгружали с седла друденхаусские стражи, и начальник шумно вздохнул:

– А это главное, верно?.. Ну, что ж, за мной. Оба.

По темным лестницам Курт шагал тяжело, и виной тому была не только все более одолевающая его болезнь, обложившая хрипящее горло и кружащая голову. В шагах подопечного позади него слышалась неуверенность; в прямую спину перед собою он смотрел напряженно, заранее пытаясь подобрать слова, которые сейчас надо будет произнести, и не находя нужных, правильных, так и застыв в молчании, когда Керн, усевшись за стол, кивком велел начинать.

– Я помогу, – вздохнул обер-инквизитор, когда Курт, переступив с ноги на ногу, отвел взгляд, так и не выговорив ни слова, и он поморщился, ощутив себя допрашиваемым, чье молчание пытается пробить докучливый инквизитор. – Начнем с главного вопроса. Как и при каких обстоятельствах был убит Дитрих?

– Застрелен, – тихо выговорил Курт, по-прежнему не поднимая взгляда; тут Керн кивнул:

– Застрелен… Кем?

Курт прикрыл на миг усталые глаза, собираясь с духом, понимая, что сейчас и здесь то, что надо сказать, прозвучит дико, нелепо, и отозвался – еще тише, так, что едва расслышал себя самого:

– Мной.

В тишине прошло всего мгновение, в полной, ненарушимой, могильной тишине, которая разбилась, когда Керн, поднявшись, скрипнул по каменному полу ножками стула, рывком отодвинув его прочь и едва не опрокинув.