– Даже получив все имеющиеся у него расписки, я не смогу завести дело. Оснований не будет. Нужно найти что-то, что развяжет мне руки. Вот тогда вся твоя затея обретёт смысл.

– А зачем вам дело? – хищно усмехнулся парень. – Вам расписки нужны, а мне – покой добрых людей. А ростовщик в этом уравнении лишний.

– Ты совсем озверел?! – ахнул капитан. – Это же преступление.

– Разве? А я подумал, что это пресечение зловредной деятельности, – не сдавался Гриша. – Вы уверены, что некоторые из тех расписок он не относит в английское посольство, и те с их помощью не заставляют подданных империи передавать им тайные сведения?

– О завернул! Сам-то понял, что сказал? – растерянно усмехнулся капитан, продолжая что-то обдумывать.

– С кем поведёшься, от того и наберёшься, – парировал Гриша.

– Да ты понимаешь, дурья твоя башка, что достаточно будет одного-единственного свидетеля, чтобы всех вас на каторгу отправили? – чуть не взвыл от избытка чувств капитан.

– А для чего мы тогда весь полигон на брюхе исползали? Если нас заметят, значит, копейка ломаная наша цена.

– И что тебе для этого дела нужно? – спросил Залесский, явно сдаваясь.

– Только ваше согласие и приказ казакам. Пусть приедут на фордовском грузовике к моему дому. Остальное я сам им объясню.

– Умно. Таких машин в городе больше всего, – быстро прикинув, что к чему, одобрил капитан. – Ладно. Будь по-твоему. А то ведь, если людей не дам, сам пойдёшь. И чем тогда это кончится, я даже представлять не хочу. Хорошо, если сам остров на месте останется.

– Я своих не отдаю. Никому, – пожал Гриша плечами.

– Знаю. Вечером жди. Будут.

– К девяти вечера буду готов. Лучше потемну встречаться.

– Всё уже продумать успел, – растерянно качнул головой капитан.

– Утром ждите гостинцы, – улыбнулся Гриша и, легко поднявшись, бесшумно выскользнул из кабинета.

Вернувшись домой, он достал из шкафа форму, в которой тренировался на полигоне, и, критически оглядев изрядно потрёпанную одежду, тихо проворчал:

– И правда менять пора. Совсем истрепал.

Весь день он провёл дома, не спеша готовясь к жесткой операции. Никаких угрызений совести Гриша не испытывал. Ему на пути попался не просто враг, а тот, кто посмел использовать слабых и беззащитных для достижения своих целей. Ему было плевать на жадность ростовщика. Ему не было дела до богатых мотов, разбрасывавшихся своими расписками, словно мусором. Его взбесило то, что ради выбивания долгов ростовщик не стеснялся хватать женщин и детей. Тех, кого самого Григория всю жизнь учили спасать и защищать.

Едва стемнело, он переоделся и, сунув за пояс бебут, а в рукава и голенища метательные ножи, вышел из дома. Отойдя от крыльца в тень куста сирени, Гриша замер. Вскоре послышался вой мотора и к дому подкатил грузовик. Десяток казаков с тихим гомоном высыпался из кузова, и дядька Елизар направился к дверям. Остальные, пользуясь моментом, дружно закурили, и над мостовой поплыли клубы папиросного дыма. Бесшумно выскользнув из кустов, Гриша тихо окликнул:

– Дядька, я тут.

– Тьфу, лиходей, чуть до кондрашки не довёл, – беззлобно выругался унтер, одобрительно усмехнувшись. – Рассказывай, что делать будем.