— По-твоему пекарь лучше рыцаря?

— А может и лучше, раз пекарь любит.

— А я тоже может, люблю, — он чуть не силой усадил ее на кровать, держал ее руки в своих.

— Ой, что ж вы врете, — девушка попыталась вырваться, — врут и не краснеют даже.

— Ну что ты бешенная, — он не выпустил, поцеловал ее в шею, — ты хоть раз проводила ночь с рыцарем, пекарей то у тебя будет хоть сотня. Только подмигни.

— Ой, прям важность какая, — отвечала Брунхильда, но уже не так рьяно, — я рыцарей поманю, и тоже сотня будет.

— Да, — согласился кавалер и потянул подол платья вверх по стройной ноге. — Тут я с тобой не спорю, ты прекрасна. Самая красивая.

— Ой, прям так и прекрасна без зуба, — недоверчиво говорила девушка, но руку кавалера уже не убирала со своей ноги, — я, когда говорю так иной раз и шепелявлю.

— Это тебя не портит, — а он и рад был, уже дотянулся до самого верха бедра, — ты и без зуба красивее всех, что я видал в этом городе.

— Врете, — уже тихо-тихо сказала Боунхильда, дыша вином, ему в лицо.

— Не вру, — отвечал Волков, задирая ей юбки и целуя в губы. — Слово рыцаря.

А она как ждала этого, впилась в его губы своими, и обвивая его шею руками. И дозволяя его рукам касаться там, где ему вздумается.

Как только в зале появился канцлер, так сразу кавалер пошел к нему, хотя монахи и шипели на него и пытались остановить, но он не обращал на них внимания, подойдя к столу приора, он остановился и, не кланяясь и, не здороваясь, водрузил на стол запечатанный кувшин вина, с монастырской печатью:

— Говорят то вино драгоценное, неизвестные монахи даровали, даже поблагодарить их не смог — ушли. Мне простому рыцарю такое вино не почину, решил вам его принести. Спасибо вам монсеньор, за то, что помогли получить рыцарское достоинство.

— Благодари Господа, сын мой. Все его милостью, его милостью, — холодно отвечал брат Родерик, разглядывая кувшин.

— И то верно, — согласится кавалер, — вот только беспокойно у меня на душе, сны меня страшные донимают.

Приор молча продолжал слушать.

— Снится мне, — продолжал кавалер заметно тише, и, приблизившись к монаху, — что какой-то монах со свету меня сжить хочет. А за что не говорит. К чему бы это святой отец?

— Демоны тебя одолевают, — все так же холодно продолжал приор, — пост, молитва и причастие избавят тебя от них, сын мой.

— Вот и я так думаю. Да только многогрешен я, вот если еще и такой святой человек как вы за меня помолились бы, так точно я бы от наваждения избавился. Помолитесь святой отец?

— Помолюсь, сын мой, помолюсь, — кивнул канцлер. — Ступай.

— Вот и хорошо, — и не собирался уходить кавалер, — я еще о своих наваждениях, написал епископу Вильбурга, что бы он тоже помолился. Когда два таких праведника как вы и епископ за меня молится, будут, то уж наверняка наваждение пройдет.

Приор побледнел, он неотрывно глядел на новоиспеченного рыцаря, открыл было даже рот, да ничего не сказал, не нашелся.

А рыцарь еще раз спросил:

— Так помолитесь за меня, святой отец?

— Ступай, сын мой, ступай, — только и смог сказать канцлер его высокопреосвященства и затеребил четки.