Володя посмотрел на номер машины и сурово спросил:

— Лампа, в чем дело?

— Э-э… — заблеяла я, — спутала… хи-хи… «жигуленки». Мой такой же, беленький, ржавенький, вот ерунда вышла, просто идиотство.

— И долго мне мордой в грязи лежать? — неожиданно спросил вполне мирно дядька. — Между прочим, могу техпаспорт показать.

— Вставайте, — велел Володя.

— Понимаете, сам не смогу, у меня люмбаго.

— Кто? — удивился простоватый Леня. — Кто с вами? Не понял чегой-то…

— Радикулит у него, — сообщил эксперт, покачивая железным чемоданчиком, — не встанет самостоятельно. Тяни его, ребята, вверх.

Через пару секунд мужик был поднят, отряхнут, обут в зайчики и засунут в машину. Я принялась извиняться.

Домой мы с Володей явились около одиннадцати. Костин позвонил в дверь нашей квартиры.

— Кто? — бдительно поинтересовалась Лизавета.

— Органы в пальто, — крикнул Костин, — давай открывай, Лизок, жрать хочу, сейчас скончаюсь! Девочка распахнула створку и затараторила:

— А у нас ничего, кроме торта, и нет. Лампа совсем от рук отбилась, унеслась невесть куда…

Тут она увидела меня и прибавила звук:

— Ну надо же, пришла! Между прочим, нам завтра в школу!

— Мне тоже, — буркнула я.

— У тебя ерунда на постном масле, — дудела Лиза, — до-ре-ми, а у меня контрольная по алгебре. Четверть короткая, нахватаю троек, и чего?

— Ничего, — прервал ее вопли Вовка, — значит, будешь троечницей. Кончай визжать, ставь чайник, у меня в кейсе колбаса и сыр есть.

Лизавета побаивается спорить с майором. Правда, она пыталась пару раз продемонстрировать ему подростковую строптивость характера и наглость, но закончилось это плохо. Сначала Вовка скрутил ее, потом сунул в ванну и, поливая сверху ледяным душем, заявил:

— Это ты Кате и Лампе фокусы устраивай.

Для пущего устрашения он бросил еще в холодную ванну кусок хозяйственного мыла, при виде которого Лизок, как правило, верещит:

— Уберите вонючую пакость!

С тех пор Лизавета в присутствии майора ведет себя как ангел, а мне в голову закрадываются нехорошие мысли: может, телесные наказания, применяемые к детям, не такая уж плохая вещь?

— Что это у тебя? — спросил Кирюшка, показывая на большую коробку, которую Костин держал в руках.

— Сейчас увидишь, — загадочно ответил Вовка, — иди на кухню.

На столе валялись объедки гамбургеров, остатки жареной картошки и стоял почти съеденный торт. На стуле, неловко свесив руки, спал Сережка.

— Где Катя? — спросила я.

— Дежурит, — ответил Кирюшка, — кто-то у нее потяжелел, вот и осталась в больнице.

Я отвернулась к плите.

— А Юля?

— В редакции, — буркнул Кирка, — номер сдает, Серый недавно пришел, поел и отпал.

Меня всегда поражает способность Сережки засыпать в любом месте, в самой неудобной позе. Ему ничего не стоит захрапеть в метро или в гостях, в разгар веселья.

Вовка поставил коробку на стол, развязал тесемки…

— Привет, — донеслось оттуда.

— Кто это? — ахнула Лиза.

— Арчи, — догадалась я, — ты взял попугая?

Костин кивнул:

— Пожалел птицу. В квартире никого, подохнет с голоду. Пусть пока у нас перекантуется, а там поглядим, куда пристроить. Вот, посмотрел на него и Кешу вспомнил.