Рэнди всегда умел произвести сильное впечатление.

Когда двумя неделями раньше в баре «Счастливчик Сэм» подруга Дана указала на Рэнди, я сразу поняла, что он отличается от студентов из состоятельных семей, рокеров и других типов, которые любят порисоваться. Их полно в аудиториях и залах колледжа. Его манеры отличались сдержанностью, и когда Дана представила нас друг другу, он заговорил спокойно и дружелюбно. Рэнди не повышал голоса, но его прекрасно слышали даже среди царившего в баре шума. Этот парень был одет с большим вкусом и без вычурности, а мощные бицепсы и широкая грудь, которые выгодно подчеркивала элегантная рубашка фирмы «Ральф Лорен», действительно производили неизгладимое впечатление. Рэнди чувствовал уверенность в своих силах, и ему не требовалось принимать дополнительные меры для самоутверждения. Ювелирных украшений он не носил, и только на руке красовался явно подлинный «Ролекс». Когда Дана пригласила его за наш столик, он не выразил желания оплатить напитки для всей компании, а заплатил только за меня.

И вот он вернулся из кухни и снова наполнил вином мой бокал. Я держала в руках фотографию в рамке, которую нашла на приставленном к дивану столике.

— Это ты? — спросила я Рэнди.

Передав мне бокал, он взял фотографию, и по его губам пробежала мечтательная грустная улыбка.

— Это было на Аляске, — начал Рэнди, усаживаясь рядом на кушетку. — Я отправился туда на рождественские каникулы, когда учился на втором курсе. Ребята из общежития собирались на Аляску, а я не мог себе этого позволить, но потом решил плюнуть на все и поехать. Когда бы еще мне выпала такая возможность?

На снимке, сделанном на фоне неба, отчетливо виднелся лишь силуэт человека, но не в полный рост, а только по пояс. Он отвернулся от фотографа и устремил взор вдаль, за горизонт. Различить черты лица было невозможно, и самым примечательным на фотографии стал покрытый лесом склон холма, виднеющийся в вечерних сумерках на горизонте. Он уходил вдаль и становился все меньше, освещаемый первыми вечерними звездами и полярным сиянием в виде оранжевой полоски рассеянного света в верхней части фотографии, у самой рамки.

— Смотрится величественно, — сказала я с нежностью, желая подразнить Рэнди. — Только тебе следовало повернуться лицом к объективу и улыбнуться или на худой конец состроить забавную физиономию, а то все выглядит слишком уж угрюмо.

— Это специальный эффект, который придает снимку драматизм, — с мягким упреком в голосе ответил Рэнди. — Одинокая фигура на фоне надвигающейся ночи. Когда солнце только начинает садиться, а в это время года оно выглядит как полуденное, остается лишь крошечный просвет, отделяющий ясный день от кромешной тьмы. А потом она наступает, и мир погружается во мрак ночи. — В его голосе слышалась грусть. Рэнди на секунду задумался. — И человек остается один, в полной темноте, возвышаясь над огромной Вселенной.

Похоже, Рэнди хотел окрасить драматизмом и нашу беседу, и именно тогда я в него и влюбилась без памяти. Во всяком случае, после его рассказа меня охватило чувство, которого раньше испытывать не доводилось. Такая сцена, как и сама фотография, походила на инсценировку, но, как ни странно, я не чувствовала, что мной умело манипулируют. Рэнди будто делился со мной сокровенными мыслями, которые давно его волнуют и не дают покоя, и я страшно гордилась оказанным доверием. Прижавшись к любимому, я стала целовать его в шею, ощущая на губах привкус соли и мыла и вдыхая восхитительный запах его тела. Потом мы снова занимались любовью, и в этот раз все прошло гораздо лучше. С каждым разом нас тянуло друг к другу все сильнее и сильнее, и так продолжалось до того дня, когда мы поженились.