Много времени это не займет.

Перевернуть соплячку, ставшую вдруг подозрительно похожей на тряпичную куклу, на спину, просунуть под шею бамбук, упереться коленом в позвоночный столб, что-то я забыл…

Но что?

Я наклоняюсь к смердящему уху лягушонка и шепчу ей, почти интимно, почти нежно:

– Никогда не заговаривай с незнакомцами!..

Все. Теперь – все.

Познания, которые ни за что не приобретешь, будучи штатным кинокритиком журнала «Полный дзэн»: бамбуковый стебель – вещь универсальная. Он эластичен, в меру жесток и в меру податлив, он мог быть украшением прилизанной гостиной Анны Брейнсдофер-Пайпер, но стал удавкой для ее дочери. Все происходит легко, даже слишком легко. Я давлю на спину Лягушонка и одновременно тяну на себя оба конца стебля, некоторое (недолгое) время Лягушонок сучит руками, пытаясь освободится, бьется в конвульсиях, потом по ее телу пробегает дрожь, потом оно выгибается дугой и опадает.

Я давлю и давлю.

Я должен быть уверен, абсолютно уверен в том, что страдания Анны Брейнсдофер-Пайпер наконец-то закончились.

Мое сердце бьется ровно, я нисколько не взволнован происшедшим. Единственное, что вызывает сожаление, так это то, что я не увидел лица соплячки в тот момент, когда она расставалась с жизнью. Так же, как я не видел лица Август.

Лягушонок не дышит.

Но стоит ли ей доверять, сраной мистификаторше?

Я отпускаю бамбуковый стебель, но все еще держу колено на позвоночнике. Лягушонок не двигается и не дышит. Легкий шорох – ив поле моего зрения попадает Муки, лысый кот Анны. Оказывается, все это время он находился здесь, должно быть, прятался в завалах вещей. Муки смотрит на меня желтыми в крапинку глазами, без любопытства, без осуждения, без одобрения, – просто смотрит.

– Не я первый начал, – говорю я Муки. – Не я – она. Если бы она не была такой конченой идиоткой, ничего бы не произошло.

Муки принимается вылизывать переднюю лапу, мои откровения никак его не тронули.

– Ты ведь ее тоже не любил, приятель! Ведь так? Вспомни, как она запустила в тебя кроссовкой. Наверняка это было не впервые. Наверняка она отравляла тебе жизнь своими выходками. Но теперь все в порядке, никто тебя больше не обидит.

Я протягиваю руку к коту, я хочу погладить его, убедить в том, что отныне его будут окружать только любящие люди. Кот, в отличие от соплячки, ведет себя просто великолепно: не щерится, не фыркает, не шипит, не выпускает когти, он позволяет себя погладить, он снисходит до меня. Неожиданно я ловлю себя на том, что мне нужна поддержка Муки, что я бы сильно расстроился, если бы кот отверг мою ласку. Слава богу, этого не происходит.

– Муки-Муки-Муки! Может быть, ты знаешь, куда маленькая дрянь сунула мой паспорт? Что, если посмотреть в ее рюкзаке? Как ты думаешь?..

Я притягиваю к себе рюкзак соплячки. Отличный рюкзак из свиной кожи. Билли, не будь у нее саквояжа Август, наверняка бы им заинтересовалась. Перевернув рюкзак, я высыпаю на пол его содержимое: три диска Земфиры, плейер, скомканные трусы, мобильник, зарядка для мобильника, записная книжка с тремя котятами на обложке, конфетные фантики, шоколадка, плюшевый медвежонок в пару к плюшевой же Масяне, шнурок с подвеской в виде египетского креста, напульсник, гигиеническая помада, средство от угревой сыпи, измочаленный номер журнала «Молоток», схема Московского метро, еще одни скомканные трусы, паспорт…