– Но даже если бы ты и не сказал им – разве трисоляриане не держали всех кандидатов под наблюдением? – спросила АА.
– Им стоило бы это делать. Но вспомни – трисолярианам по-прежнему не хватало глубины понимания человеческого общества. Даже если бы они постоянно наблюдали за Чэн Синь, у них ушла бы масса времени на то, чтобы раскусить простейший трюк вроде поддельного видеозвонка, к тому же это потребовало бы применения облачного компьютинга. Они не смогли бы отреагировать достаточно быстро. И потом, им надо было проявлять осторожность. Если бы обнаружилось, что они вмешиваются в выборный процесс через софоны, люди могли бы усомниться в их миролюбии. Словом, насколько мне тогда было известно, в месте встречи Чэн Синь и Уэйда находились только те софоны, которые контролировал я.
Не знаю, стали бы трисоляриане действовать, если бы я не предупредил их. Факт остается фактом: в конечном итоге я вмешался в ход встречи.
Как много мыслей пронеслось в моей голове в этот момент! И дело не только в любви к Чэн Синь – у меня было множество других причин спасти ей жизнь. Сердце у Чэн Синь было доброе, зато воля железная. Кто мог бы с уверенностью сказать, что из нее не получится хороший Держатель Меча? Может быть, она сумела бы устрашить трисоляриан еще сильнее, чем Уэйд. И даже если допустить, что из нее вышел бы плохой Держатель, то ведь человечество было твердо настроено выбрать ее, а значит, выйди она из игры, народ наверняка избрал бы кого-нибудь похожего. У Уэйда и его приверженцев все равно не было ни шанса. По большому счету, смерть Чэн Синь не имела никакого значения для судьбы Земли.
– Согласна, Тяньмин. Ты сделал правильный выбор. Ты имел дело с историей, с коллективным решением всего человечества, которое и поставило его на путь гибели. Гибель Чэн Синь ничего бы не изменила, – утешила его АА.
– Не уверен, был ли я прав, но знаю одно – я не рассуждал рационально. Просто пытался найти оправдания, как бы сохранить ей жизнь. Это был… самообман. Поняв это, я пришел к решению – или, вернее сказать, думал, что пришел к решению, – пожертвовать любимой во имя спасения всего человечества. Я уже был преступником, и мне хотелось исполнить свой последний долг перед людьми.
Поэтому я отстраненно наблюдал, как Уэйд выстрелил в Чэн Синь. Но он целил не в голову. Он раздробил ей левое плечо. Я понял – он поступил так вовсе не потому, что решил пощадить свою жертву. Этот садист наслаждался страданиями других.
Но Уэйд не подозревал, что совершил роковую ошибку.
Я думал, что, пройдя через бесконечные пытки и страдания, смогу вынести любую потерю. Думал, что смогу смотреть, как умирает любимая, и твердо придерживаться принятого решения. Но когда я увидел кровь, хлещущую из разбитого плеча Чэн Синь, всепобеждающая любовь взяла надо мной верх. Рассудок и чувство долга замолчали. Я знал лишь, что не позволю Чэн Синь умереть, чем бы это ни обернулось. Даже если из-за моего поступка погибнет все человечество. Мне было все равно. Ради сохранения ее жизни я был готов на самый страшный грех в истории нашего мира.