— Вчера, — сказал Родди, — ты сказал, что пастор в Кригане считает, было бы неплохо, если бы у нас в Бенхойле появились молодые лица. Так вот, они к нам едут.
— И кто же это?
— Замечательный и очень умный молодой человек по имени Оливер Доббс и с ним, как он выразился, «своего рода семья».
— А кто такой Оливер Доббс?
— Если бы ты не был таким старым консерватором, ты бы о нем слышал. Он очень умен, написал несколько удачных книг и получил литературные премии.
— А-а, — проговорил Джок. — Один из тех.
— Он тебе понравится.
Это удивительно, но он и вправду может понравиться Джоку. Родди считал своего брата консерватором, но Джок им не был. Он был либералом до мозга костей. На первый взгляд — холодный и гордый, а на самом деле — благородный, терпимый и хорошо воспитанный. Джок никогда не отказывал человеку в своей приязни. Он всегда готов был в свойственной ему сдержанной и застенчивой манере внимательно выслушать и понять точку зрения другого человека.
— А что означает, — мягко спросил Джок — «своего рода семья»? Из кого она состоит?
— Я плохо себе это представляю, но в любом случае, пожалуй, нам лучше не посвящать в это Эллен.
— Когда они приезжают?
— В четверг. К обеду.
— И где мы их разместим?
— Я думаю, где-нибудь здесь, в большом доме. Здесь больше места.
— Ты должен поговорить с Эллен.
— Я уже морально готовлюсь к этому разговору.
Джок посмотрел на него долгим насмешливым взглядом. Родди усмехнулся. Джок откинулся на спинку стула и стал тереть глаза как человек, который не спал всю ночь.
— Сколько времени? — спросил он. Родди, которому страшно хотелось выпить, ответил, что уже двенадцать, но Джок не понял намека, а если и понял, то не подал виду, сказав только: — Пойду прогуляюсь.
Родди никак не выразил своего разочарования. Ну, что ж, он пойдет к себе и выпьет стаканчик там.
— Прекрасное утро, — сказал он.
— Да, — откликнулся Джок. Он выглянул в окно. — Прекрасное. И Бенхойл тоже прекрасен как никогда.
Они перекинулись еще парой фраз, и Родди, набравшись мужества, направился в кухню искать Эллен. Джок встал из-за стола и вместе с собаками, следовавшими за ним по пятам, через прихожую пошел в комнату, где хранились охотничьи ружья. Он снял с крючка охотничью куртку, сбросил домашние туфли, влез в зеленые резиновые сапоги. Снял с полки охотничью шапку и надвинул ее на глаза. Обмотал вокруг шеи шарф. В кармане куртки нашел вязаные митенки и натянул их. Из отверстий торчали пальцы, распухшие и темновато-красные, как говяжьи сосиски.
Он нашел свой посох, длинную пастушью палку с крюком. Наконец, слава Богу, он вышел из дома. Холодный воздух ударил ему в лицо, пронизывающий холод впился в легкие. Уже несколько дней он чувствовал себя больным, приписывая плохое самочувствие усталости и отвратительной погоде. Но неожиданно ощутив робкое тепло февральского солнца, как-то повеселел. Возможно, надо чаще выходить из дома, но ведь должна быть веская причина, чтобы сделать необходимое для этого усилие.
Шагая по скрипучему снегу к озеру, он думал о молодых людях, которых Родди пригласил погостить, и перспектива их визита совсем его не пугала. Он, как и брат, любил молодых, но почему-то всегда тушевался в их присутствии, ощущал скованность. Он понимал, что его манеры, его внешность старого солдата смущали их, но что тут поделать, раз таким уродился? Когда имеешь собственных детей, таких проблем не возникает.