Он недоверчиво посмотрел на нее.

— Теперь о тебе заботиться буду я, — безоговорочно объявил он.

После этого вечера Виктория не видела Оливера Доббса две недели, и за это время пришла к убеждению, что больше не увидит его никогда. Но снова пришла пятница, и именно в этот вечер, чувствуя себя бесконечно усталой, она вдруг бесповоротно решила заняться весенней уборкой дома, хотя в этом не было никакой необходимости; а потом надумала еще и вымыть голову. И как раз когда она, стоя на коленях возле ванны, смывала волосы под душем, вдруг раздался звонок в дверь. Завернувшись в полотенце, она открыла дверь и увидела Оливера. Виктория так обрадовалась, что тут же заплакала; он вошел, закрыл за собой дверь, заключил ее в объятия и вытер ей лицо концом полотенца. Потом они пошли наверх, он вынул из кармана куртки бутылку вина, а она принесла стаканы, и они, устроившись у газового камина, пили вино. И когда вино было выпито, она пошла в спальню переодеться и расчесать свои длинные светлые, еще влажные волосы. Оливер сидел на краю кровати и смотрел на нее. Потом он повез ее в ресторан ужинать. Не было ни извинений, ни оправданий по поводу его двухнедельного отсутствия. Он был в Бирмингеме — вот и все, что он сказал. Виктории же и в голову не пришло спросить его, что он там делал.

Примерно в таком же духе происходили их встречи и дальше. Он исчезал из ее жизни и появлялся вновь — непредсказуемо, но с удивительным постоянством. И каждый раз, когда возвращался, никогда не рассказывал, где он был. Может быть, на Ибице, на Балеарских островах или в Уэльсе в доме у какого-нибудь нового знакомого. Он был не только непредсказуем, но и до странности скрытен. Никогда не рассказывал о своей работе, и Виктория даже не знала, где именно он живет — знала лишь, что недалеко от Фулем-Роуд, и квартира у него — на первом этаже. У Оливера часто менялось настроение, и пару раз она была свидетельницей ужасной вспышки гнева, с которой он не смог совладать, но ей казалось, что с этим можно мириться, если помнить, что он писатель и настоящий художник. Впрочем, было в нем и много хорошего. Он был веселым, любящим и очень компанейским человеком. Ну, просто добрый старший брат. В то же время он был необычайно привлекателен, почти неотразим.

Когда они не виделись, она убеждала себя, что он работает, воображала его сидящим за машинкой. Он пишет и переписывает, рвет написанное и снова начинает писать, стремясь достигнуть известной только ему одному степени совершенства. Временами у него появлялось немного денег, и он мог потратить их на Викторию. Иногда же не было ни гроша, и тогда Виктория приносила продукты из магазина и готовила ему ужин у себя дома, покупала бутылку вина и короткие сигары, которые, она знала, он очень любит. Как-то был у него период тяжелой депрессии, когда дела шли из рук вон плохо. Работа не ладилась, пьесы и книги никто не хотел покупать, и, чтобы выбраться из этого отчаянного положения, он устроился в небольшое кафе по ночам мыть посуду в автоматической мойке. Через какое-то время дела стали налаживаться, и ему удалось продать пьесу независимому каналу телевидения, но он продолжал работать в кафе — нужны были деньги, чтобы платить за квартиру.