— Поди из горницы, — сказал хозяин.

Отрок, бессильно задыхаясь, выскочил в сени. Старик и женщина, не понимая, сбирались мыслями. Они не торопились осуждать кормильца, он оставался их государем, он знал, что делать, им же не обязательно понимать его. Настанет время объяснит... Хозяин снял со стены «дурака» — плеть для наказания домочадцев.

   — Дикие человек, — пробормотал Роп, пригибая голову к столу.

Максим тоже ничего не понимал. Если бы понял, бросил ложку и бежал.

В сенях хозяин взял сына за неподатливо окаменевшее плечо:

   — Беги к губному старосте — знаешь господский двор на взлобке, над бортным ухожаем? Скажи ему поклон, да, мол, доносит батя, что у него в избе насильством стали беглые немцы. Как там ни будь, а мы за государя готовы головы сложить... Не обижайся, Митя.

Сын убежал, хозяин вернулся доедать. Максим заговорил о новых порядках на деревне. Хозяин искренне и безнадёжно ругал помещика, коему дали лишку власти над мужиками.

Григорий Лукьянович Малюта Скуратов-Бельский замкнул последнее звено новгородского изменного дела.

Дьяки Безносов и Румянцев полгода слали в Москву отписки о «польских памятях» — призывах Сигизмунда Августа к новгородцам. Он безнадёжно — это отмечали дьяки — звал Великий Новгород под свою высокую руку. А правил там архиепископ Пимен, подтвердивший свою верность тем, что год назад возглавил суд над митрополитом Филиппом[4], врагом опричнины. Теперь возглавивший опричнину князь Вяземский и Пимен поддерживали друг друга на узкой дорожке власти.

Но именно они Григорию Лукьяновичу и мешали. Он круто шёл наверх. Его поддерживали Грязные-Ильины и Годуновы. Главное — верил государь. Скуратов не притворялся преданным, а был им и мог, в отличие от большинства опричных, ясно и откровенно смотреть в глаза царю, показывая бескорыстие и убеждённость, и государь раз навсегда поверил ему, как может верить только очень мнительный, но чуткий, страстный человек.

Скуратов возглавлял опричный Приказ посольских и тайных дел, то есть расследовал измены, лазучество, внутреннюю крамолу. Он оказал великую услугу государю, состряпав дело князя Старицкого, последнего из претендентов на престол из рода Калиты[5]. По материалам, представленным Василием Грязным, князь обвинён был в покушении на жизнь царя. Иван Васильевич сам отравил двоюродного брата, даже Малюте не доверил.

Теперь Скуратов угадал, что очередь — за Новгородом и Псковом, за богатейшими посадами страны.

Ему светила возможность отличиться и оказаться во главе опричнины. «Польские памяти» давали основание для начала расследования. Оно поддерживалось многочисленными «изменными речами» новгородцев, вообще несдержанных на язык. Необходимо было доказать, что и в Москве у них нашлись сообщники — в самых верхах, в приказах.

Григория Лукьяновича не смутило, что о побеге Ропа и Максима его подручные узнали от литвина Зуба. Весть оказалась верной — это главное. Вася Грязной взял мастеров на пытку.

Работать с ними долго не пришлось: едва их подвели к огню, Рои закричал, что сам боярин Данилов отпустил их за богатые поминки. Иначе как бы они сбежали из-под стражи, да по ночной Москве? Грязной задал заготовленный вопрос: «Отпустил али послал?» И мастера угадали, чего хотел от них страшный человек в чёрном с золотом зипуне.