Игнат, Гришаня и их друзья знали уже, что у Неупокоя опричные убили брата. Они поверили Неупокою, безошибочно угадав искренность его горя. Только Игнат присматривался к нему с каким-то мучением подозрения. Он неохотно пил с Неупокоем, а при появлении Михайлы Монастырёва отходил.

Он несколько смягчился, когда Михайло схлестнулся едва не насмерть со Злобой Мячковым.

Уже не вспомнить, что их сорвало с осей. Скорее следовало удивляться, как долго их взаимная ненависть питалась одними спорами. Когда они схватились за ножи, кто-то из добровольных законников кричал: «Дайте им сабли, пускай господь рассудит!» Но уж какой там божий суд, какие сабли, правила, когда от нетерпения убить прямо сейчас, в душной тесноте кабака, ладони врастают в костяные рукояти, и уж не страшно, что в тебя воткнётся синее лезвие, лишь бы успеть своё воткнуть и провернуть в чужих кишках...

Штадену не нужны были ни гвалт, ни труп. Генрих Владимирович выбежал с тяжёлой саблей, целовальник подстраховал его бердышом, проржавевшим в кладовке. Михайло и Мячков только покромсали друг другу пальцы.

В синие сумерки из светлицы Дунюшки видно окно дворянской избушки, где жили Монастырей и Дуплев. Муж, Венедикт Борисович, сегодня с ними пьянствовал весь вечер.

Счастье женщины живёт до той поры, пока жизнь омрачается только семейными невзгодами, то есть когда невзгоды, без которых невозможна жизнь, исходят изнутри семьи. С ними она управится. Опасны внешняя вражда и злоба. Вот почему не пьянство мужа, не временная немота Филипки, а тревоги февральской оттепели, колыхнувшие страну, отозвались в сердце Дунюшки. Как жница в дальнем поле, она почуяла дым из деревни, и что ей тогда колосья, что работа?

С указом государя об опричнине Венедикт Борисович изменился. Стал неспокоен и сердит. Добрел лишь в пьяном виде, и тогда много говорил — о роде Колычевых, о возрасте Христа, когда пора подумать о главном в жизни, чтобы оставить детям честь... Что значит ЧЕСТЬ?

Внуки бояр, казнённых государем, возможно, станут гордиться предками. Дунюшка предпочитала живого мужа. Она подозревала, что все казнённые хоть в чём-то виноваты перед государем, хотя бы в желании власти. Добрые власти не желают.

Дунюшка не оправдывала казней, но вот как объяснила она опричнину: государь выделил своё хозяйство. Россия — прорва: что в одном месте скопится — в другом проглотят, растранжирят, и нет хозяйской радости от накопленного трудами и умением. Вот государю и захотелось иметь своё, как всякому помещику, посадскому, крестьянину. Известна скуповатость потомков Калиты... Без своего на свете холодно жить. Государь просто рассердился от необъятности и распыления работы: стараешься, колготишься с утра до вечера, а трудов не видно.

Дунюшке тоже не хватало опричного хозяйства, где она чувствовала бы себя истинной государыней.

Московский дом не в счёт. У Венедикта Борисовича было несколько имений, но опричные переборы поменяли и распылили их, не было смысла обустраивать усадьбу, землю, привечать крестьян. Вот если государь пожалует им крупную вотчину и будет ясно, что она целиком пойдёт Филипке — за вычетом четырнадцатой доли Ксюше в приданое. — Дунюшка развернётся.