Снизу послышались шаги — наверное недовольный сосед в очередной раз хочет выразить свое возмущение. Спускаясь по ступенькам, я чудом не налетела на него и застыла, когда мне перегородили путь:

— Безобразие! — заверещал мужчина, — Как можно так орать…

— Иди ты на х@#, — отодвинув его рукой, я спокойным шагом пошла дальше, радуясь благоговейной тишине, повисшей в подъезде.

Ты снимаешь вечернее платье,

Стоя лицом к стене,

И я вижу свежие шрамы

На гладкой как бархат спине.

Мне хочется плакать от боли

Или забыться во сне,

Где твои крылья, которые

Так нравились мне.

Наутилус Помпилиус «Крылья»

Тимур, наши дни

Привычка — вторая натура, кажется в народе так говорят. Вот и моя привычка открывать глаза еще до звонка будильника приросла ко мне с корнем. И раздражает до ужаса.

Потирая лицо, я смотрел в окно на тусклое, серое небо, плотно затянутое облаками. Потянулся и замер с застывшими в воздухе руками, услышав вибрацию телефона под подушкой.

Нащупав сотовый, тихо чертыхнулся увидев на экране номер Игоря.

— Да, — устало протянул, готовясь к очередной словесной перепалке, которой заканчивались наши разговоры в последнее время.

— Оля рожает, — тревожно прозвучало из трубки.

— Куда ехать? — подскочив на ноги, схватил джинсы, валяющиеся на полу со вчерашнего вечера, и принялся скакать на одной ноге, вторую засовывая в штанину.

— Центральное отделение «Скандинавии».

— Меня пропустят?

— Да, я уже договорился о вас с Романовой.

— Скоро буду.

— Спасибо, брат.

Глаза защипало от давно не звучавшего обращения. Моргнув, я засобирался, рассовывая по карманам документы. Взглянув на кошелек, открыл ящик тумбочки возле кровати и взял стопку купюр, по привычке отложенных на «черный день».

Город еще спал — машин на дорогах было мало, и это сыграло мне на руку. Доехав до больницы, я припарковал машину, и посмотрел на снующих туда-сюда мужиков, курящих без остановки. Лазарева среди них не заметил, а это хорошо — если тот закурит, значит нервы совсем ни к черту.

На стойке регистрации на меня посмотрели привычно — со страхом. Едва медсестричка, проходящая мимо, услышала фамилию Лазаревых, она схватила меня за локоть и поволокла в сторону.

— Флюорографию делали? — спросила, выдавая бахилы и халат.

— Какую флюорографию? — удивился, натягивая шуршащие ярко-голубые пакеты на ноги.

— Так, ясно. Тогда маску держите, — засунув протянутую вещь в карман халата, я усмехнулся.

Каждый мужик, отвечаю — каждый, боится этого места. В нашем представлении, роддом — это что-то среднее между пыточной, и концлагерем. И каждый представляет себе это место примерно одинаково: крики, стоны, багровые реки…

Но, на мое удивление, ничего этого не было. В коридоре царила тишина, нарушаемая только звуком шагов меряющей расстояние от стены до стены Илоны.

— Эй, — окликнул я, подходя ближе.

Она замерла, поднимая на меня взгляд. Кивнула, когда я подошел ближе и, обхватила себя руками.

— Игорь в палате, — просипела, шмыгая носом, — А я тут вот. Жду.

— Я вижу. Давно началось?

— Часа два назад. Мы тут минут сорок всего, Игорь сумку с вещами не мог долго найти, а Оля не брала трубку…