— Потому что он при желании мог превратить Твердохлебова в решето, как только тот швырнул вторую бутылку с зажигательной смесью, — объяснил Клим. — Если бы Волосницын был организатором преступления, он бы точно знал, что в руке у майора не осколочная граната, а обыкновенная стеклянная бутылка, и не стал бы, подобно своим подчиненным, валяться на пыльном асфальте. Он бы дождался, пока Твердохлебов доведет план до конца, и спокойно расстрелял бы его с расстояния, исключающего возможность промаха. И тогда в ваших глазах он был бы не олухом и неумехой, которого только и остается, что прогнать взашей, а настоящим героем — единственным, кто не побоялся вступить в схватку с вооруженным преступником.

— Да, действительно, — задумчиво произнес Скороход. — Уж что-что, а шанс отличиться, заодно спрятав концы в воду, он бы не упустил.

— Кроме того, у Волосницына не могло быть иных достаточно убедительных мотивов для преступления, помимо корыстных побуждений. А у меня есть некоторые основания предполагать, что наличные, которые были похищены из «шевроле» по дороге в банк, просто-напросто сгорели вместе с той взорвавшейся «ГАЗелью». Вот все, что от них осталось.

Вынув из бумажника, Клим положил на стол обгоревший клочок сто долларовой купюры.

— Не может быть! — воскликнул Скороход, так и этак вертя клочок перед глазами.

— Отчего же? — пожал плечами Клим. — Это хотя бы объясняет, зачем понадобилось убирать исполнителей таким шумным и не совсем надежным способом. И еще это объясняет, отчего и почему в кузове автомобиля с кучей наполненных под завязку газовых баллонов очутилась двухсотлитровая бочка с высокооктановым бензином да еще и газосварочный аппарат — штука, если вы не в курсе, весьма взрывоопасная. Кто-то действовал наверняка, не оставляя места для счастливых случайностей.

— Но зачем?!

— Ну как же! Твердохлебов ведь ясно сказал: чтобы довести вас до самоубийства.

Павел Григорьевич поднес к губам стакан, обнаружил, что он пуст, и поспешно налил себе новую порцию скотча.

— А вы почему не пьете? — спросил он у Клима. — Брезгуете? Ну-ну. А вот я выпью. Ощущение, будто дерьма наелся… Какого черта?! Ну хорошо, контуженый десантник, начитавшийся, как я слышал, литературы определенного жанра, еще мог в бреду измыслить эту идиотскую идею: заставить меня покончить с собой, причем совершенно бескорыстно, из одной мести за этого своего знакомого… Да и это тоже чушь! Развязать целую партизанскую войну из-за человека, который не приходился тебе даже родственником, — идиотизм, бред сивой кобылы!

— Понимаю, — спокойно сказал Клим. — Вы бы за своих знакомых мстить наверняка не стали.

Скороход поперхнулся виски и бросил на Клима испытующий, недовольный взгляд поверх стакана.

— Что вы имеете в виду?

— Что не все люди относятся к окружающим как к предметам, годным только на то, чтобы извлекать из них большую или меньшую прибыль, — сказал Клим. — Впрочем, я здесь не для того, чтобы читать вам нравоучения.

— Ну, слава богу! — иронически воскликнул Павел Григорьевич. — А то я уже испугался… Давайте лучше поговорим о заказчике. Вам не кажется, что он довольно странный тип? Если он действительно, как вы утверждаете, приказал уничтожить целую гору наличных, это, простите, уже не лезет ни в какие ворота! Я даже не могу предположить, кто бы это мог быть. Захотеть прикарманить два миллиона мог кто угодно. Знать, как это сделать, могли многие люди из моего окружения. Но в том-то и беда, что среди моих знакомых нет никого, кто согласился бы по доброй воле спалить такую сумму!