— Ластишься? — Как ни стараюсь я касаться его шеи незаметно, а идарианец это замечает. — Напугал я тебя? Не тревожься, не брошу. Даже если станешь размером с целое жилище.
Пусть он и говорит с усмешкой, но я чувствую — радости в душе нет. А ведь мой будущий облик зависит именно от объекта связи. И раз уж им оказался угрюмый охотник — единственный, кто оказался на моём пути, — я стану воплощением именно его фантазий. Как он воспримет это?..
— Жажда сильно мучает?
Вместо ответа я опускаю голову на его плечо — пытаюсь дать понять, что способна ещё продержаться. Идарианец подкидывает меня, перехватывая удобнее, и идёт, идёт, идёт…
Сколько же ещё? Голод усиливается, а с ним и чувство слабости — моему телу требуется подпитка, а иначе… Остановиться в шаге от трансформации, навечно оставшись личинкой — бессловесным существом с безликим телом, кожей и волосами, лишёнными пигмента, и блеклой радужкой? Хуже этого сложно что-то придумать. От волнения я невольно ёрзаю, стараясь подавить уже собственную панику.
— Неужели опять проголодался? — прозорливо реагирует на мои движения охотник. Теснее прижимает к себе, словно бы стремясь ободрить, — у этого сурового мужчины сквозь внешнюю броню неприступности нередко проступает чуткость. — Теперь уже жди. Нам осталось добрести до разделительных гор. Они как раз на границе жаркой половины Идариана. Там поешь и попьёшь вволю.
Порыв — выглянуть из-за укрытия — я подавляю. Не нужно доставлять мужчине лишних трудностей. Ему и так непросто.
И до конца пути я, по мере угасающих сил, корректирую эмоциональный фон моего спутника. Его усталость — и физическая, и моральная — огромна. Не многие на его месте выдержали бы это испытание.
— Добрались…
Голос идарианца звучит совсем слабо, когда он, обессиленно припав к какой-то стене, позволяет мне съехать вниз.
Чувствуя, что ноги дрожат, я адаптируюсь к новому весу моего тела, поспешно стягиваю с головы шкуру боргха и потрясённо выдыхаю — вокруг совсем темно. Наступила ночь?
Невольно разворачиваюсь и замечаю яркое пятно за спиной. Мы вошли в какое-то подземелье. Охотник же безрадостно смеётся:
— На этот раз путешествие далось мне дорого. Мне сейчас почудилась у тебя талия, а, Заморыш? У тебя талия, только представь такое чудо! Видимо, проняло меня этим пеклом.
В потёмках он не видит, как нервно я сглатываю. Талия — это он не с перегрева нафантазировал, когда пытался придержать моё сползающее вниз тело. Сейчас, балансируя на ногах, я отчетливо понимаю, что центр тяжести сместился. Моя трансформация идёт полным ходом — начали проявляться формы, пока сокрытые шкурой и полутьмой.
Присев, касаюсь ладонями лица идарианца. В его душе чувствуется тревожная пустота, как если бы ему вдруг всё стало безразлично.
— Не волнуйся, — верно понимает он моё беспокойство. — Мне лишь надо немного времени перевести дух. Ноги гудят…
Удивляюсь, как он их вообще не прожарил насквозь! Из чего тут делают подошву обуви? Или у местных жителей врождённая невосприимчивость к высоким температурам?
Вопросы вопросами, а я не забываю прислушиваться к эмоциям своего спутника. Чем бы ни было это место, но здесь жара ощутимо размывается волнами прохлады, идущими из недр тёмного тоннеля. Изнурительный путь завершён. Но где же облегчение и радость? Уныние, сомнения в себе и печаль переполняют идарианца. Говорит он одно, а чувствует совсем другое.