Первые два часа работа шла в одном ритме; Мирсаид не торопился, не рвал мотор - ковш набизал доверху, быстро и по возможности точно кидал стрелу в сторону очередного БелАЗа. Один из шоферов сделав очередную ездку высунулся из кабиньы, показал Мирсаиду большой палец: дескать, хорошо работаешь, парень! Красный, распаренный от жары, проходил мимо бригадир: он оставил экскаватор и шёл по фронту работ, смотрел, нет ли задержек. Может, он не выдержал жары, решил передохнуть. Поравнявшись с Мирсаидом, кивнул парню — дескать, молодец, так держать! — но не остановился, сошёл к будке. Было уже очень жарко, духота усиливалась полным безветрием; пыльное оолако над карьером розовело от полуденных лучей солнца, дышало зноем. Один за другим останавливались экскаваторы, машинисты, проходя к Вахшу кричали: Двигатель греется. Попробовал рукой кожух двигателя, щечку подъемного барабана. Сказал вслух: «Греется, но ничего! Машина имеет запас прочности».

Мирсаид продолжал «грызть» гору, нагружать БелАЗы. До обеда оставалось сорок минут, половина экскаваторов остановлена, иные поработают несколько минут, снова остановятся. Мирсаид грузил и грузил самосвалы. Девушка-учётчица, отмечая в блокнотике количество Мирсаидовых БелАЗов, качала головой, что-то показывала на пальцах. Но Мирсаид не понял. Знал что «сделал» много машин, и очень бы хотел без остановки доработать до обеда.

Солнце между тем поднялось высоко, и жара достигла апогея. Даже он, Мирсаид, родившийся под этим солнцем и знавший силу его лучей, едва выдерживал «парилку». К середине дня облако пыли, повисшее над карьером и берегом Вахша, сгустилось, частицы земли смешивались с испарениями реки, увлажнялись — воздух становился горячим, сырым, он точно ошпаривал тело. И Мирсаид, изнывая от жары, много раз порывался бросить рычаги, погрузиться в Вахш, освежиться, но брал себя в руки и продолжал работать.

Выключил мотор во время обеда. В столовой много говорили о жаре, о пыли, о том, что греются моторы, но ни слова о выработке.

Алексей Иванович, направляясь после обеда к машине, спросил у Мирсаида:

— У тебя двигатель сильно греется?

— Стараюсь не перегружать, — уклончиво ответил тот.

— Смотри не запори машину.

Поднимаясь в кабину, Мирсаид поднял руку, дал знак ожидавшим его шоферам: давай подъезжай! И включил двигатель.

Машина, отдохнув и охладив свои механизмы, работала ровно, без натуги. Мирсаид держался раз взятого темпа — не рвал шестерни, не дергал тросы, держал ритм в стиле своего бригадира. И видел, как неторопливость, расчёт, любовное отношение к машине дают плоды. БелАЗы идут к нему рядком, получают свою порцию — отваливают, двигаются без сутолоки и рывков. «Только бы не сбиться с ритма, не сбиться...» — думал Мирсаид, уверовавший в свои силы. Время от времени он щупал ладонью приборную доску, щечку подъемного барабана, вспоминал слова Степана: «Машина имеет запас прочности», — боялся, как бы не упустить ту самую точку нагрева, за которой кончается запас прочности. Но нет, до этой точки ещё далеко. Он знал, он чувствовал это всем своим существом.