— Ты ничего не потерял там, Мбили, — хрипло произнес Аболи. — Ты никогда не умел плавать.

— Оставь меня! — горько сказал Гай. — Почему ты всегда вмешиваешься, Аболи? Я хочу умереть.

— Твое желание исполнится, это единственное, в чем можно быть уверенным в жизни, — заверил его Аболи. — Но не сегодня, Мбили.

Имя, которым он называл Гая со дня рождения, на языке лесов означало «Второй». Он мягко продолжал сжимать руку Гая.

Гай тщетно старался высвободиться.

— Оставь меня, Аболи. Пожалуйста.

— На тебя смотрят, — негромко сказал Аболи.

Гай оглянулся и увидел, что некоторые свободные от вахты матросы перестали разговаривать и с любопытством наблюдают за их небольшой пантомимой.

— Не позорь отца и меня своей глупостью.

Гай капитулировал и неуклюже соскочил на палубу. Аболи отпустил его руку.

— Поговорим, — предложил он.

— Я не хочу разговаривать — ни с тобой, ни с кем другим.

— Тогда посидим молча, — предложил Аболи и подвел Гая к поручню. Они сели рядом, защищенные от ветра и от глаз вахтенных.

Аболи был молчалив и спокоен, как гора, его присутствие внушало уверенность.

Он не смотрел на Гая и не касался его, но был рядом. Прошли долгие минуты, прежде чем у Гая вырвалось:

— Я так ее люблю, Аболи! Мне словно клыками вспарывают живот!

— Вот как, — негромко хмыкнул Аболи.

Он узнал правду. Клиб не один заметает следы. И этот за кобылицей, как молодой жеребец, бьющий ногой в стену. Удивительно, что Мбили так припозднился.

— Да, я знаю, Мбили, — сказал он. — Я тоже любил.

— Что мне делать? — жалобно спросил Гай.

— Как бы тебе ни было больно, это не убьет тебя, и однажды, раньше, чем ты думаешь, ты забудешь эту боль.

— Я никогда ее не забуду, — с глубоким убеждением ответил Гай. — И никогда не забуду свою любовь к ней.

Хэл Кортни услышал, как пробили корабельные склянки — начало средней вахты.

— Полночь, — прошептал он и уперся кулаками в спину. Он много часов просидел за столом и теперь чувствовал, что тело затекло, а глаза устали. Он встал, подкрутил фитиль лампы, чтобы лучше освещала документы на столе, снова сел в тяжелое дубовое кресло и принялся за работу.

Перед ним были разложены чертежи «Серафима». Он некоторое время изучал орудийную палубу, потом отложил ее план в сторону, придвинул боковую проекцию корабля и принялся их сопоставлять.

— Надо спрятать пушки и придать кораблю вид невооруженного торгового судна, — вслух размышлял он. — Значит, придется снять крышки орудийных портов на нижней палубе…

Он замолчал и нахмурился, услышав, как кто-то скребется в дверь его каюты.

— Кто там? — спросил он.

Погода отличная, ветер легкий и устойчивый. Хэл не ожидал, что ему помешают. Ответа не было, и он, немного подождав, хмыкнул. Должно быть, крыса… или показалось. И он снова обратился к чертежам.

Скрежет послышался снова. На этот раз Хэл раздраженно оттолкнул кресло и встал. Наклонившись под балкой, прошел к двери и распахнул ее.

Перед ним почтительно стояла какая-то фигура. В первое мгновение Хэл не узнал сына.

— Гай? — Он внимательно вгляделся в него. — Что ты здесь делаешь в такой час? Заходи.