В те волнующие минуты вспомнился мне рассказ Евгения, когда он после проверки последнего показания Гай решил, с ее согласия, сообщить все Виталию Ивановичу. Вызвал к себе и в ее присутствии рассказал. С подробностями, все как было. И подтвердил собранными доказательствами.

Муж выслушал следователя внимательно и, взволнованный, повернулся к молчаливой, не менее взволнованной жене.

— Это все правда, Ира?

— Правда, Витя, — всхлипнула она.

Виталий Иванович бросился к жене, обняв, стал целовать лоб, лицо.

— Ирочка моя, Ирочка, — шептал. — Какое же ты у меня неразумное дитя! Боялась... Да я тебя никогда, слышишь, никогда не разлюблю и не брошу...

Евгений говорил, что эта сцена взволновала, растрогала его до глубины души.

То же самое переживал и я, наблюдая за супругами Гай в суде. Переживал и верил, что любовь — это наивысшее счастье в жизни, она облагораживает человека, делает его добрым. И еще думал — как хорошо, если бы это высокое благородное чувство жило и побеждало в каждом человеке.

Прошло полгода.

Как-то поздно вечером мне позвонил Евгений.

— Привет! Пишешь?

— Пишу!

— А как с повестью об Ирине Гай?

— Лежит.

— Не хочешь выдумывать окончание? Ждешь реального?

— Жду.

— Тогда, кажется, ты дождался. Только что мне позвонили из Одессы — нашли наконец того шантажиста.

— Да что ты говоришь?

— То, что слышишь. Я завтра же еду. Если хочешь — поедем вместе.

— Конечно, хочу, заказывай билет и на меня. Но скажи хотя бы в двух словах — как его нашли?

— Расскажу при встрече.

Я не стал настаивать, поняв неуместность своей просьбы.

Вечером следующего дня, как и несколько месяцев назад, мы с Евгением ехали в вагоне поезда Киев — Одесса, и он рассказывал мне, как нашли шантажиста Гай.

...Один из работников уголовного розыска Одесского городского управления внутренних дел, майор, пошел в выходной день в театр послушать оперу, главную партию в которой исполнял его друг детства, известный певец, народный артист республики. Как это бывает в больших городах, виделись друзья редко, и перед началом представления майор решил зайти к другу в гримерную. Зашел, а его друг, уже переодетый, сидел в кресле перед зеркалом, и на него накладывал грим средних лет лысый человек, который показался майору очень на кого-то похожим. Майор напряг память и вспомнил: на того шантажиста по делу Гай!

Пока друг гримировался, майор сидел на стуле в углу комнаты и наблюдал за гримером. Он видел его в профиль и анфас, когда тот поворачивался, и сравнивал с изображением на фотокарточках. Сходство большое, но... Но тот, на фотокарточках, был с роскошным чубом и на одной с усами, а этот — с лысиной во всю голову и без усов. И еще во рту у него не было никакой золотой коронки. А вот говорил он так, как рассказывала о нем Гай, — быстро, витиевато, заискивающе.

Выходила, собственно говоря, ерунда. Похож и не похож. Он и не он.

Когда с гримом было покончено, актер поблагодарил гримера и попросил зайти снова перед самым началом спектакля, намекнув, что ему надо поговорить с другом.

Как только за гримером закрылась дверь, майор начал расспрашивать о нем у актера.