– С ума сошёл?! – смеюсь в ответ, признавая в душе справедливость его аргументов. – Ты же сам по началу переживал, что всё насквозь несправедливо! И что это чуть не геноцид, нет?

– Геноцид и есть, – ворчит он. – Другое дело, что условия идеально совпали с индивидуальной программой обучения.

– Помнишь, ты обещал, что ответишь на мой вопрос, зачем это всё? Когда отсюда будем выходить? – напоминаю ему разговор двухмесячной давности, который мы по обоюдному согласию отложили до лучших времён.

Тогда я принял весь его план целиком и сразу, и не стал спорить.

– Ты ещё сказал, что я не готов к откровенному ответу на том этапе, а врать ты не хочешь? – продолжаю. – Ну вот, сегодня последний день тут. Жду ответа.

– Точно… У меня была гипотеза, которую я тогда не мог доказать, – сознаётся он. – Но теперь чётко вижу, что не ошибся. Логика простая. Будь даже оба твоих родителя живы, до какого уровня в этом обществе ты мог бы дойти?

– Середина среднего класса, самый потолок. И это ещё не в самом худшем случае, – я много думал об этом за последние два месяца, оценивая происходящие во мне изменения.

Потому ответ у меня давно готов.

– Искры у меня никакой нет, семья самая средняя, в кланах никого не знаем, – перечисляю все резоны. – После этой пары месяцев самообучения тут могу сказать, что прирост населения у нас положительный, соответственно, с каждым поколением рабочих рук становится всё больше. А распределение ресурсов ограничено. Соответственно, стоимость любого труда падает, и всё большая часть среднего класса оказывается в трущобах. Неизбежность эволюционного процесса, так сказать. Растут трудовые ресурсы общества, живущие на пособие. Плюс – растущая в глобальных масштабах автоматизация, когда люди для процессов всё менее нужны.

– Как насчёт производства нематериальных ценностей? – подначивает меня Алекс, поскольку на эту тему мы с ним много спорим до сих пор. – Есть же всякие там миллионеры от интеллектуального труда?

– Как ты говоришь, у каждого министра есть свой сын. На тот уровень я ни образованием, ни рылом не вышел. Чтоб дорваться до тех кормушек, надо родиться в семье повыше, чем моя.

– Какие есть варианты для личностного развития? – в стиле преподавателя на экзамене вопрошает Алекс.

– Изо всех сил пытаться прибиться в кланы. Доказывать годами компетентность, лояльность, смирившись с тем, что ты – пожизненный винтик в механизме. Тогда, возможно, хоть твои дети чего-то добьются. Ещё, конечно, можно надеяться на клановые войны и на то, что твоего начальника прибьют, – хмыкаю, вспоминая смешные случаи, которые мы с Алексом черпаем из сети.

Поскольку доступ к информации в Квадрате не ограничен.

В пенитенциарном заведении, куда меня определили на пару месяцев по решению суда, в первый же день случились сразу три вещи. Хотя, «случились», наверное, неточное слово.

Выяснились.

Ещё по пути, приведённый в относительный порядок в медблоке прямо в здании суда, я скользнул взглядом по энергетическому каркасу человека – справочному плакату, висевшему на стене кабинета, в виде вырезки из медицинского анатомического атласа (рядом на той же стене висели дипломы тамошнего врача).