Комиссар наклонился и заглянул в шкаф. Потом повернулся к офицеру и спокойно сказал:
– Можно возвращаться. Здесь почти ничего не осталось. Ничто уже не сможет доказать, что этот человек был ранен пулей, выпущенной из ружья одного из ваших солдат! Возможно, они сами добили его, чтобы замести следы. Видите? – Он снова наклонился и положил руку на голые кости. – Крысы работают быстро, и их здесь несметное количество. Эти кости еще теплые!
Хладнокровие комиссара заставило содрогнуться не только меня, но и многих из солдат, стоявших вокруг.
– Стройся! – скомандовал офицер, и мы походным строем двинулись через мусорные горы в обратном направлении к крепости Бисетра. В голове колонны шли солдаты с фонарями, а в середине – старики, закованные в наручники.
Мой годичный испытательный срок давно остался позади, теперь Элис – моя жена. Но, когда я думаю о тех наполненных событиями двенадцати месяцах, в первую очередь в моей памяти всплывает визит в Город Мусора.
Окровавленные руки
Первая характеристика Джейкоба Сэттла, услышанная мною, была следующей: «Этот парень вечно бирюком держится». Но вскоре я обнаружил, что эти слова довольно точно выражают мнение всех его коллег. Подобное описание отражало готовность мириться с соседством такого человека, а отсутствие позитива в нем указывало на место, которое занимал Джейкоб в общественном мнении. Но все же подобная характеристика как-то не вязалась с его внешностью, что и заставило меня задуматься. Постепенно, после того как я осмотрел его рабочее место и познакомился с его сослуживцами, он стал интересовать меня все больше и больше. Я узнал, что он всегда стремился делать людям добро. Речь здесь не идет о каких-то особенных денежных затратах на благотворительность, нет, просто он всегда был предусмотрителен, снисходителен к окружающим и скромен, как и подобает истинно доброму человеку. Женщины и дети доверяли ему безоговорочно, хотя, надо сказать, что он сторонился их, кроме тех случаев, когда кто-нибудь заболевал, тогда он появлялся и старался сделать все, что было в его силах, чтобы помочь. Но в такие моменты он вел себя как-то скованно, словно стеснялся собственной доброты. Жил он одиноко, сам убирался в своем однокомнатном коттедже, даже, скорее, хижине, которая находилась на самой окраине поросшей вереском пустоши. Мне его существование показалось настолько унылым и лишенным радости общения, что я решил непременно оживить его. Для чего и воспользовался удобным случаем, который подвернулся, когда мы вместе сидели с ребенком, которому я в результате несчастного случая нанес незначительную травму. Я предложил Джейкобу почитать кое-какие мои книги, и он с радостью согласился. Когда с первыми лучами рассвета мы расставались, мне показалось, что между нами возникло некое взаимное доверие.
Книги, которые я давал Джейкобу, всегда возвращались в целости и непременно в срок, и вскоре мы с ним стали настоящими друзьями. Когда я по воскресеньям проходил мимо пустоши, то раз или два заглядывал к нему в гости. Но в эти моменты он делался робок, мялся, и я решил, что, пожалуй, лучше не смущать его своими визитами. Нечего и говорить, что он вряд ли когда-нибудь согласился бы прийти в гости ко мне.