Он коротал время, разглядывая перстни на руках Дикки. Оба ему поправились: большой прямоугольный зеленый камень в золотой оправе на среднем пальце правой руки и кольцо с печаткой на мизинце левой, крупнее и более затейливо украшенное, чем кольцо мистера Гринлифа. Руки у Дикки были длинные, костистые, пожалуй, похожие на руки Тома.

— Кстати, твой отец перед моим отъездом показывал мне вашу верфь. Он сказал, что внес много новшеств с тех пор, как ты ее видел в последний раз. Верфь произвела на меня большое впечатление.

— Наверное, он еще и предлагал тебе работу. Папаша в вечном поиске многообещающих молодых людей. — Дикки поворачивал в руках вилку, накручивая на нее спагетти, а потом отправил всю массу в рот.

— Нет, не предлагал. — Беседа шла хуже некуда. Может быть, мистер Гринлиф, не скрывая, написал Дикки, что Том специально приедет поучить его жить, надоумить вернуться домой? Или Дикки просто не в духе? Он определенно изменился с тех пор, как Том виделся с ним в последний раз.

Дикки принес начищенную машину — кофеварку-эспрессо чуть ли не в метр высотой — и включил ее в розетку на террасе. Незамедлительно появились четыре чашечки кофе, одну из них Мардж отнесла на кухню прислуге.

— В какой гостинице вы остановились? — спросила Мардж Тома.

Том улыбнулся:

— Пока ни в какой. Что вы посоветуете?

— Лучшая гостиница — «Мирамаре». А через дорогу — «У Джордже». В городке только и есть эти две гостиницы, но у Джорджо…

— Говорят, у Джордже в кроватях водятся блохи, — перебил Дикки.

— У Джорджо дешевле, — серьезно сказала Мардж, — но сервис там…

— Отсутствует, — докончил за нее Дикки.

— Ты сегодня не с той ноги встал, верно? — сказала Мардж и бросила в Дикки крошкой сыра.

— В таком случае попытаю счастья в «Мирамаре», — сказал Том, вставая. — Мне пора.

Его не удерживали. Дикки проводил Тома до ворот. Мардж осталась. Том размышлял, состоят ли Дикки и Мардж в любовной связи, одной из тех давних связей, faute de mieux[2], которые не всегда заметны постороннему взгляду, потому что ни он, ни она особой страстью не пылают. Нет, скорее Мардж влюблена в Дикки, а он выказывает такое же безразличие, как если бы вместо нее рядом сидела его пятидесятилетняя прислуга-итальянка.

— Я бы с удовольствием посмотрел как-нибудь твои картины, — сказал Том.

— Хорошо. Думаю, встретимся где-нибудь. — Похоже, он прибавил последние слова, вспомнив о халате и носках.

— Спасибо за ленч. Пока, Дикки.

— Пока.

Лязгнули железные ворота.

Том снял номер в «Мирамаре». Когда принес вещи с почты, было четыре часа, и у него едва хватило сил вынуть и повесить на вешалку свой лучший костюм. Потом повалился на кровать. Голоса итальянских мальчишек, болтавших под окном, доносились так же отчетливо, как если бы они находились рядом с ним в комнате. От нахального гогочущего смеха, которым то и дело разражался один из них, взрывая скороговорку слов, Тома передергивало и корежило. Ему представлялось, что они обсуждают его вылазку к синьору Гринлифу и строят всякие нелестные предположения насчет того, что будет дальше.