— Здесь есть горячая вода. Хочешь принять душ? — немного смущенно спросил Паша. Вера с радостью приняла это предложение: она ощущала исходящий от нее запах гари, который въелся в кожу и волосы.

Боль в руках заметно утихла: Паша дал ей обезболивающее. Вера достала из косметички маникюрные ножницы и пилочку, наскоро привела в порядок ногти. Горячая вода, запах шампуня и душистого геля доставили такое удовольствие, что она долго не могла заставить себя вылезти из ванны. Когда же, наконец, чистая и благоухающая, с влажными волосами она появилась на кухне, Паша улыбнулся:

— Теперь ты больше похожа на себя. Садись завтракать.

Вера послушно присела на табуретку у окна и стала смотреть, как Паша хлопочет у плиты, повязав цветастый мамин фартук. Спустя пару минут он поставил перед ней большую порцию овсяной каши с фруктами.

— Овсянка на завтрак — это полезно. К тому же больше ничего нет, — извиняющимся тоном проговорил Паша.

— Спасибо, обожаю овсянку, — соврала Вера. — А ты почему не ешь?

— Уже позавтракал. Но кофе с тобой попью. Ты ведь будешь кофе?

— Угу, — кивнула Вера, — сто лет не пила! А молоко у тебя есть?

— Есть. И печенье найдется. Будешь?

— Буду. В последнее время вечно забываю поесть, хорошо еще, добрые люди подкармливают.

Она пробовала шутить и говорить непринужденно, но получалось плохо. Что случилось с ее жизнью? И что еще случится?

Вера боялась начать разговор. Она стала отходить от пережитого, и теперь ей казалось немыслимым, что она ни свет ни заря позвонила едва знакомому человеку, отвлекла его от дел (Вера слышала, как он звонил в школу, объяснял, что сегодня не придет на работу), оказалась у него в гостях. И теперь сидит за столом в кухне его матери и поглощает приготовленную ею для сына овсянку.

— Я вымою посуду, — предложила она и поднялась со стула.

— Тут и мыть-то нечего, я потом сполосну, — отмахнулся Павел. — Ты сказала, нам надо поговорить.

Она затравленно глянула на него и отвела глаза.

— Давай я все же помою. Мне надо собраться с мыслями.

Вера повернулась к Паше спиной и открыла кран. Ей всегда нравилось прибираться на кухне, даже странно было, почему многие женщины этого не любят. Вере была по душе любая работа по дому, связанная с водой — стирка, мытье полов, окон и посуды.

Покончив с чашками и тарелками, Вера вытерла руки ярким нарядным полотенцем, повесила его обратно на крючок и снова уселась за стол. Она была готова рассказать Паше обо всем, что с ней случилось за последние две недели. Надо же, всего две недели…

Сначала Вера говорила медленно, с трудом подбирая слова. Но вскоре уже не могла остановиться: пережитое выплескивалось бурным потоком, она припоминала новые подробности, заново переживала загадочные и страшные события.

Паша умел слушать. Был внимателен и вдумчив, ободряюще кивал, не перебивая. Когда она выговорилась и замолчала, он продолжал смотреть на нее, словно обдумывая, что можно сказать, а что нет. Вера восприняла его молчание по-своему.

— Считаешь меня чокнутой? — нервно хмыкнула она.

— И в мыслях не было, — спокойно возразил Павел. — Ты же сама убедилась: здешние жители считают толмачевский дом чем-то вроде дома с привидениями. Ты лишь недавно узнала историю своей семьи, а они — точнее, мы — знали ее всегда. Так что я ожидал чего-то в этом роде.