– Да, как-то так.

Освобождая мешок, убрали как раз сало и творог, а картофель оставили, заховав под него две картонные коробки, нетяжёлые, но достаточно объёмные. Маскировали их тщательно, но часовой, глянувший на выходе на меня одним глазом, даже не прореагировал. Может, хорошо замаскировали?

Особого ажиотажа в городе не было, даже ни одного патруля по дороге не попалось, может, потому, что до начала комендантского часа время ещё было. Ольга пришла практически впритык.

– Не боишься ходить так поздно? – спросил девушку, угнездившуюся в моих руках.

– С этим даже спокойнее, чем до войны. Гопники опасаются вылезать в такое время, а солдаты из гарнизона все меня знают – на меня санитарные мероприятия повесили. Не поверишь, у них поголовно вши, в основном, правда, платяные. У вас как с этим?

– Боремся. У нас есть старшина, дюже до этого дела злой. Больше чужих вшей он ненавидит только самогонку, чужую, конечно.

– Ты по какому особому делу приехал или навестить любимую девушку?

– Конечно же, навестить. Заодно и разжиться чем-нибудь с аптечного склада.

– Всё с тобой ясно – гопник.

– Ага, мы такие. Что наше – то наше, а что ваше тоже наше.

– Я с вами пойду.

– Вот уж вряд ли.

– Не спорь. Вы всё одно не знаете, что брать, а я даже ведаю места, где лежит самое ценное. Во-первых, всё вы не унесёте, а значит, надо брать только нужное, во-вторых, без меня копаться будете долго, даже если напишу, где, что и как называется. А в-третьих, я там была последний раз три дня как, точнее, три ночи.

– А вот с этого места поподробнее.

– Четыре дня назад привезли крупную партию раненых. Уже под вечер, а у нас морфий почти кончился, вот меня Вирхов и отправил на склад. Так что если я опять заявлюсь ночью, то охранник не удивится.

– Охранник один?

– Да.

– А сколько у тебя сопровождающих было?

– Два санитара.

– А они сами не могли получить?

– Могли, наверно, но Рудольф послал меня.

– Кто этот Рудольф?

– Наш начальник госпиталя. Полный тёзка и потомок знаменитого Рудольфа Вирхова.

– Не знаю такого.

– Очень известный врач и учёный девятнадцатого века. Вроде даже политик.

– Ладно, это не так и важно. Расскажи, как было дело.

– Ну, Рудольф, после очередной операции, приказал мне переодеться, дал двух санитаров в помощь и отправил на склад. Пешком.

– Сколько было времени?

– Около полуночи.

– Так, дальше.

– Пришли, тут ходу минут десять всего, санитар постучал, переговорил с охранником, тот открыл дверь, а я подала ему записку. Он прочитал, впустил нас, мы взяли морфий и принесли в госпиталь. Всё.

– Патруль по дороге попадался?

– Да, когда шли туда.

– Что-то спрашивали, проверяли документы?

– Нет. Я же говорю, они меня знают. Старший посветил на нас фонарём, козырнул, и они пошли дальше.

– Сколько их было?

– Двое.

Утро напрягло тем, что ничего не происходило. Немцы не собирались спешно в поход, не было никакой суеты, в комендатуре царила спокойная деловая обстановка. Это что ж, зря народ изображал кипучую деятельность, таскал самогонку, обстреливал проходящие машины, зря Кондратьев целых три раза выходил на связь из одной точки? Ничего не понимаю.