Экипаж остановился во дворе гостиницы; свет двух или трех фонарей ударил в лицо Сесиль, она открыла глаза, все еще не очнувшись от дремоты, вызванной дорожной тряской, и первым, кого она увидела, был Анри.

Анри ожидал их приезда.

Сесиль почувствовала, как лицо ее заливает краска, и поспешила опустить вуаль.

Анри подал руку маркизе, чтобы помочь ей выйти из экипажа, затем — Сесиль: впервые рука девушки коснулась руки Анри. Ощутив, как дрожит эта рука, молодой человек даже не осмелился пожать ее.

К прибытию путников в гостинице были приготовлены комнаты; сразу чувствовалось, что все организовано с предупредительным вниманием. Судно отплывало лишь в десять часов утра, и обе путешественницы могли еще немного отдохнуть.

К тому же Анри просил их ни о чем не беспокоиться, только быть готовыми к назначенному часу. Погрузкой вещей займется его камердинер, дело это тем более несложное, что требуется лишь взять чемоданы с крыши экипажа и отнести их на корабль.

Затем, поклонившись маркизе и Сесиль, он удалился, спросив перед уходом, нет ли у них каких-либо распоряжений.

Сесиль закрылась в своей комнате, но, несмотря на усталость, ей так и не удалось заснуть: неожиданное появление Анри наполнило ее бедное сердце таким волнением, что сон бежал от нее.

Теперь у нее оставалось последнее сомнение, и она не осмелилась задать на этот счет Анри ни одного вопроса. Анри сказал ей, что он тоже едет во Францию, но на том же корабле, что и она, или нет?

Сомнения этого, вполне понятно, оказалось достаточно, чтобы не дать Сесиль заснуть.

Однако в такого рода бессоннице таилось свое очарование — впервые после смерти матери Сесиль чувствовала, что о ней кто-то заботится.

Слуги, ожидавшие ее прибытия, комнаты, готовые принять ее, вещи, грузившиеся на корабль без ее участия, — все это подготовлено дружеской силой, окружившей ее предусмотрительной заботой.

Это нечто, оберегавшее Сесиль, эта дружеская сила, предупреждавшая ее желания, была любовь Анри.

Значит, Анри и в самом деле любит ее, любит глубоко и искренне?

Как хорошо чувствовать себя любимой!

И эта мысль, баюкавшая Сесиль, была до того сладостна, что девушка боролась со сном, страшась, как бы сон не отнял у нее чувства уверенности в поддержке, делавшей ее такой счастливой.

Сесиль видела, как занимался день, и считала часы; она встала сама, не ожидая, чтобы ее разбудили, и была уже на ногах, когда постучали к ней в дверь.

Она зашла к бабушке и застала ее в постели: та, по своему обыкновению, пила шоколад. Девушке очень хотелось спросить, едет ли Анри вместе с ними; два или три раза она уже открывала рот, собираясь задать вопрос, но всякий раз губы ее сжимались, не вымолвив ни слова.

Между тем время шло; Сесиль вернулась в свою комнату, предоставив маркизе возможность заняться туалетом. Маркиза сохранила старые привычки: каждое утро она подкрашивалась, и лишь мадемуазель Аспасия присутствовала при ее туалете, который не был бы, по мнению маркизы, настоящим без такого аристократического дополнения.

Окно в комнате Сесиль выходило на улицу, в конце которой виден был порт, а поверх домов — развевающиеся на ветру флажки. Сесиль подошла к окну.